Другое время: Серые тени за околицей (окончание)

В Петербурге главным коннозаводчиком был уже не граф Воронцов-Дашков, который удалился на покой, а великий князь Дмитрий Константинович. Однако графская затея с конными заводами не была забыта, из столицы дали и конкретный адрес, и помогли уладить финансовые неувязки. Под Астраханью, у калмыцкого коннозаводчика Абуши Дундукова, выращивали прекрасных кавалерийских коней для донского казачества и для российской армии. К началу Первой мировой войны половина российской кавалерии гарцевала на донских конях. Эти дончаки всем устраивали армию, кроме одной закавыки. Хозяева степных красавцев испокон веков были вольны в отношениях с государством, не очень-то жалуя релизы из столицы. «С Дона выдачи нет!»

Граф Воронцов-Дашков еще и для того все свои усилия употребил на создание новых конных заводов, чтобы избавиться от нежелательной зависимости от Дона. И в общем-то на обоюдной выгоде для обеих сторон важное дело сладилось. Государство бесплатно снабжало донских и близживущих к ним коннозаводчиков чистокровными и полукровными жеребцами, чтобы полученный приплод отправлять на восток, в новые конные заводы.

 

Первые же опыты оказались удачными, потомство донских жеребцов разительно отличалось от тех жеребят, что были получены от местных лошадок. За конным заводом, у небольшого озера, устроили нечто вроде ипподрома и там гоняли полученную конскую молодежь по кругу на скорость. Занялись даже выездкой, учили коней брать барьеры. Да, толк был, и связи с конюшнями Дундукова стали обыденным занятием. Благо, заводская казна затрат на племенные нужды фактически не несла. Так и двигалось дело, дело полковника Рюбина, давая армии и стране все более ладных и крепких лошадей. Чувствуя, что здесь он тоже полезен стране и оторванность от столиц не очень сказывается, полковник обретал и душевный покой, и силы для новых занятий.

Уже засыпая, Рюбин подумал, что надо бы утром самому проверить, кто и зачем бродил ночью вокруг заводского забора. С тем и провалился Владимир Карлович в сон, уронив на пол томик прозы Пушкина.

А утром уже можно было цитировать стихи поэта про мороз и солнце, и «вечор, ты помнишь, вьюга злилась...» Строки сами собой шли на память, когда Рюбин верхом выбирался за забор, к селению. Любуясь на заснеженные луга, заваленную сугробами старицу реки, он очень хотел увериться, что померещилась ему серая тень минувшей ночью. Однако же нет, не померещилась. С северной стороны, где сугробы были наиболее высоки, у самого забора увидел Рюбин знакомые следы, чуть припорошенные снегом. «Волк был, один, но матерый, вишь, искал, где перелезть». Конь испуганно прядал ушами, все пытался держать дистанцию со страшными следами.

А деревенские ребятишки, не ведая о ночном госте, искали и нашли себе новую забаву: разгонялись и головой ныряли в огромные сугробы, наметенные у речного обрыва.

Владимир Карлович приказал усилить караулы, безоружными в ночь не выезжать, поодиночке в городе или в Затоболовке не задерживаться. Первые дни эти меры казались пустыми хлопотами, но эдак через неделю, в аккурат перед Рождеством Христовым, когда снова разыгрался буран, случилась первая серьезная стычка. Дежурный, из казаков, объезжал завод вдоль забора и на счастье заметил мелькнувшую серую тень. Волк из-за сугроба привычно скользнул под брюхо коню, чтобы располосовать его до внутренностей, но казак успел перегнуться через седло и ударил шашкой. Волк по-собачьи взвизгнул, потерял отрубленное ухо и, роняя на снег капли крови, укрылся в прибрежных тальниках. Утром Рюбин отрядил на поиски зверя целую экспедицию, но волк ушел, следы его крови потерялись в поле, ни живым, ни мертвым серого не нашли.

Переселенцы потом говорили, что жив волчище, приходит по ночам к околице, ищет легкой добычи. Выл по ночам? А как же, но это только в рассказах страшен волчий вой. В жизни гораздо страшнее наглая уверенность зверя, когда он упрямо рвется к добыче. Слава Богу, лишь издалека видели мощного зверя с одним ухом. Потом уже старожилы Конного завода рассказывали, что этот же волк или его потомки не раз забегали на исходе зимы в поселок, рвали собак, добирались до скотины. Человека — нет, никого не задрали, может быть, просто случай не представился.

Хотя, рассказывали старики, съели все ж таки волки двух конюхов, которые угоняли лошадей в Китай. Но это совсем уже другая история, надо еще подумать, как подступиться к ней. И еще был случай, когда погиб в степи один из самых опытных и обязательных тренеров, и пока искали его вместе с лошадью, лежал он на земле, полузанесенный снегом. Человек лежал, лошадь ходила вокруг, тебеневала (добывала сухую траву из-под снега), волк кружил неподалеку, набирался храбрости для атаки. Было это в начале пятидесятых годов, это еще одна история, в которую, не зная деталей, трудно поверить.

Рюбин же, честно отслужив почти тридцать лет на конном заводе, сразу после февральской революции в Петрограде собрался и уехал. А чего было ждать, когда уже стали наезжать из города агитаторы: «Что же вы, мужики, офицеров слушаете, царю служите? Царя-то уже скинули, не пора ли за офицеров браться?»

Однажды даже показалось Рюбину, что где-то видел ранее он одного из агитаторов. Не тот ли это типус, что был уволен полковником за леность и пьянство с полгода назад? Но тот был гражданским, а этот в солдатскую шинель рядится. Когда ж успел послужить за такое-то короткое время? Нет, скорее всего показалось. Однако из столицы приходили все более неутешительные вести, и Владимир Карлович понял, что срок его службы здесь подошел к концу.

Кто-то из наших стариков диктовал стенографистке, что собрал полковник заводскую казну и сбежал от революции. Но вот в это верится с трудом. Никто и никогда не мог попрекнуть его в казнокрадстве, не давал он такого повода. Да и сменщик его, подполковник Петр Иванович Пименов, присланный Временным правительством в пору безвременья, вряд ли допустил бы такой исход. Так совпало (а ведь и в жизни немало бывает самых удивительных совпадений), что Рюбин уезжал тоже, как и приехал, в паводок, когда широко разлился Тобол. «Прощай, завод, прощай, река, степь — тебя я тоже больше не увижу. А лошадки мои еще послужат стране».

Владимир Карлович уехал в Петроград, вроде бы к детям, которых обучал в столице, и следы его затерялись. Надеюсь, что затерялись крепко, потому как в те и последующие годы за одну только принадлежность к офицерскому сословию ставили к стенке. А где ты служил, чем полезен был стране, все это были никому не нужные подробности.

Признаюсь, мне очень жаль расставаться в своих набросках с этим человеком. Как мало мы знаем о тех, кто был здесь до нас, как много мы могли бы взять у них в пример. Но уж так получилось, изложил все, что смог найти. Если же что-то еще встретится интересное про полковника Рюбина, вернусь к этой теме с удовольствием. Разве можно заранее знать, где и как совершенно случайно откроется продолжение этих историй? А пока — совсем другие сюжеты, на которые я намекал чуть выше. Продолжение обязательно будет.