Посмотреть на себя чужими глазами
В тот вечер у меня было такое ощущение, будто в театре маленький ребенок взял своей слабенькой ручкой меня за рукав и завороженно, еле слышно сказал: пойдем, я тебе покажу нечто… Господи, ну чем ты меня хочешь удивить? Но вот открылся занавес, и пошло действо. И вдруг тлевшие полуостывшими огоньками в глубине моей души потаенные мысли о Боге, вере, смысле жизни, о смерти – смутные, неоформленные в слова – на сцене внезапно предстали живыми предметными образами. Жестко, трагично, безжалостно, до пронизывающего озноба. Иногда, чтобы догадаться, что ты счастлив (или не очень), надо посмотреть на свою жизнь чужими глазами. Свои пожалеют. Чужие – не соврут. Я посмотрел на себя глазами наших артистов.
Об этой пьесе, поставленной нашим театром в марте прошлого года, уже говорили и писали немало. «Оскар и Розовая Дама». Оскара играл Максим Слепченко, молодой артист, студент Челябинской академии культуры, а Розовую Даму – заслуженная артистка РК Антонина Олейникова. Персонажи первого плана.
Алиса Фрейндлих, которую за ее всенародную известность и представлять как-то неловко, тоже играла в санкт-петербургском театре им. Ленсовета «Оскара», и это был моноспектакль. Я скачал его из Интернета. Алиса Бруновна играла там мальчика Оскара и женщину Розовую Даму. Это было совсем другое повествование – я не противопоставляю и не рецензирую, просто у нас в Костанае и в Санкт-Петербурге были два совершенно разных исполнения. У нас получилось пронзительнее.
У Эрика-Эммануэля Шмита, 51-летнего французского писателя и драматурга, «Оскар и Розовая Дама» изначально был повестью. Он там писал: «Все мы склонны думать, что жизнь – забавный подарок. Поначалу этот подарок переоценивают: думают, что им вручили вечную жизнь. После – её недооценивают, находят никудышной, слишком короткой, почти готовы бросить её. И наконец, сознают, что это был не подарок – жизнью просто дали попользоваться. И тогда её пытаются ценить. Чем старше становишься, тем сильнее проявляется вкус к жизни».
Вот я и подумал: люди, которые не хотят думать о печальных моментах жизни, оказываются не готовы к ним, когда они настают. Вывод? Когда настанет срок готовить чемодан в дорогу с билетом в один конец, надо будет принять этот факт так, как принимает его желтый лист березы, с беспечной легкостью соскальзывающий в безвозвратную черноту пока еще бесснежной осени…
В ожидании
звездного часа
Я не вступаю в спор с людьми, которые говорят мне, что костанайский театр – это все-таки театр провинциальный… «Вот я был во МХАте, там играли…» Ну да, Москва, что тут скажешь. На Бродвее тоже блистательные бывают спектакли. А есть еще «Ковент Гарден» в Лондоне, БДТ в Санкт-Петербурге… И если вы там не были, должен ли я считать, что вам в принципе чуждо театральное искусство?
Театр начинается с вешалки, но имя ему делают актёры. Если в наших афишах нет имен Гафта, Меньшикова, Панкратова-Чёрного, то это вовсе не значит, что театр плох и неинтересен. Или нет в нем актёров подобного калибра. Мне припоминается давний разговор с чрезвычайно на тот момент популярным актером Николаем Рыбниковым («Весна на Заречной улице», «Девчата», «Чужая родня» – классика советской кинематографии), у которого я спросил, хотел бы он, чтобы двое его детей пошли по отцовским стопам. «Ни в коем случае! – ответил Рыбников. – На «Мосфильме», в студии им. Горького четыре тысячи актеров. А главные роли играют человек сорок. Остальные ждут своего звездного часа. И кто скажет, наступит ли этот час вообще?»
Я вспомнил слова Рыбникова, когда в нынешнем декабре у нас в Костанае играли спектакль «Персидская сирень» Лия Ахеджакова и Михаил Жигалов. Имена, особенно народной артистки Ахеджаковой, просто знаковые. Кто открыл нам, массовому зрителю, ее обаятельное дарование? Это Эльдар Рязанов и его четыре фильма: «Гараж», «Ирония судьбы…», «Служебный роман», «Небеса обетованные». А до 28 лет Ахеджакова играла в Московском ТЮЗе ослика Иа-Иа и прочие детские персонажи. Однако из «четырёх тысяч актеров» судьба однажды выбрала ее. И не просчиталась с сильной актерской личностью. На мой взгляд, литературная основа «Персидской сирени» на порядок отставала от возможностей той Ахеджаковой, которую мы привыкли видеть. Вялые диалоги оставляли впечатление некоей пробуксовки. Жанр трагикомедии так и остался лишь на театральной программке, несмотря на то что в его титрах стояли имена больших актеров. Но зрители аплодировали Ахеджаковой, ее самозабвенному служению театру. А ведь сцена, на которую она выходила, была провинциальной. В 74 года она воспринимала театр как храм, как большую любовь. Но физический и духовный ресурс у каждого актера, видимо, свой. Николай Рыбников в 40 перестал сниматься, а в 60 тихо, во сне, умер. Не пережил киношное забвение.
Не люблю разговоров о провинции, потому что дарование не измеряется географическими координатами. Александр Сергеевич Пустяков, актер нашего Русского драматического театра, на сцене провел 55 лет. Я зашел к нему в гримерку в канун его 75-летия. Пустяков был занят в спектакле и на мой вопрос, а как же день рождения, замахал руками: «Потом, потом! Пошел я делать себе памятник нерукотворный». Через месяц он умер.
Тонкий, ироничный человек, спасавшийся от жизненных передряг юмором. «Вот говорят, что у нас в стране средняя зарплата такая-то. А я смотрю на свою и думаю: когда же я доживу до этой средней по стране?» «Пришел зритель и спрашивает: что за артист с такой странной фамилией – Пустяков? А ему гардеробщица отвечает: Пустячок, а приятно!» О прошлом: «Я 5 лет отработал в одном из подмосковных театров и поступил заочно в ГИТИС. Мама работала ткачихой, получала копейки, я не мог сидеть у нее на шее. У меня были отличные учителя. Профессор по Русскому театру был когда-то завлитом в театре у Ермоловой. А в моем дипломе с отличием первая подпись – Клавдии Николаевны Еланской, лучшей ученицы Константина Сергеевича Станиславского».
Я смотрел многие спектакли с участием Пустякова. И у меня никогда не повернется язык сказать, что он играл провинциально.
Закон состязательности
У нас благодарная, устоявшаяся и вместе с тем требовательная публика – в среднем за год театр посещает 50-55 тысяч человек. Юрий Ивлев, директор театра, Александр Лиопа, его главреж, прекрасно понимают, что в отношениях со зрителем действует закон состязательности: на тебя будут ходить, пока ты, как спортсмен, будешь иметь достижения, добиваться результата. Вот почему в театр зачастили режиссеры со стороны. Молодой наш актер Денис Саратников, замечательно сыгравший в «Нежданном поводе для любви», рассказывал мне, как приходилось работать над спектаклем с Валерием Захарьевым, режиссёром из Санкт-Петербурга, но с актёрской биографией, в которой игра в более чем полусотне фильмов. «Захарьев делал все по-киношному: быстро-быстро! Мы-то у себя по пару месяцев репетируем. Я думал: всё, не выгребу. До 11 ночи репетируешь, потом приходишь домой и еще пару часов читаешь текст, точишь образ».
Подобная практика буквально взрывает репертуарный план премьерами. Одна из последних таких работ – спектакль «Под небом Парижа», поставленный Риммой Щукиной, режиссером одного из театров Челябинска. Сложилось так, что до премьеры я, как и абсолютное большинство зрителей, понятия не имел об ее послужном списке. Уже после спектакля мы долго говорили с Щукиной о тысяче разных вещей, и она мне призналась, что, имея за плечами многолетний опыт академического преподавания и режиссерского новаторства, с волнением новичка ждала, как примут ее костанайские актеры и зрители. Я замечу коротко – приняли на одном восторженном дыхании! Потому что с огромным уважением к зрителю была сделана литературная основа постановки, его музыкальное оформление (работа нашего Святослава Стаканова – вот о ком бы стоило рассказать отдельно), и вкупе с актёрской игрой родился наполненный юмором и грустью спектакль, после которого тебя пронзает понимание, как важно замечать и ценить то, что делают для тебя другие.
От отсутствия любви
не умирают, но…
В культуре мы, как приёмные антенны, настроены на определенную волну. Что-то нравится, что-то стерпится, а есть то, без чего жизнь нам представляется неполной, лишенной изюминки. Поэтому можно не знать театр, и жизнь, конечно, от этого хуже не станет. Она просто недоберет некую малость. Это как любовь. От её отсутствия не умирают. Но бывает так, что её одной, даже мимолетной, хватает на то, чтобы ваша жизнь наполнилась смыслом, впитав ее неповторимый, томительно щемящий вкус.
