(Начало в номере «КН» от 2.02.2013 г.)
70 лет назад завершилась наступательная операция «Уран». Советские войска уничтожили две немецкие, две румынские и одну итальянскую армии. Сталинград стал символом коренного перелома во II Мировой войне.
Салюты отгремели, и дата вновь ушла в прошлое. Совершенно так же, как и люди той эпохи. Политрук Крымов в Сталинграде посреди развалин и смерти пророчески переживал тоску о времени (роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба»). «Время втекает в человека, гнездится в нем... но вот время уходит, исчезает, а человек остается. Человек есть, а время его исчезло. Где оно? Вот человек – он дышит, он мыслит, он плачет, а то единственное, особое, только с ним связанное время ушло, уплыло, утекло... Нет тяжелее участи пасынка, живущего не в свое время...»
Рассказ Андрея Петровича Крикливцева, участника Сталинградской битвы, бесстрастен и прост.
Свидетели того времени замолкают. Осталось совсем немного времени, и они замолчат навсегда. Когда это случится – уже никто не сможет возразить современным кинофильмам. Война, юность, любовь, крупный, средний, общий план, победа. На войне нет романтики. Война – это серая повседневность, равнодушная и тупая. Об этом знают только ветераны. Рассказ Андрея Петровича Крикливцева, участника Сталинградской битвы, бесстрастен и прост. Наверное, такой была и война.
– Довез я лейтенанта. Он все молчал по дороге, даже не стонал. Отдал его, и здесь расстались. Не знаю, жив он или умер... Побежал я назад, догонять своих. Вновь пересек поле, где был бой. Немцы мертвые... посмотрел на них. Плохо они одеты, нетепло – ботинки, шинелька тонкая, пилотки, а под ними какой-то шарфик – уши закрывали. У тех, кого убило из винтовки, раны в голове. Потому что, когда лежишь и стреляешь, только голову и видно. Приходится ее постоянно поднимать, осматриваться... Меня-то другое сгубило... Лейтенант из миномета метко стрелял – разорванные, побитые осколками лежали группами. Миномет стоит – я к нему даже подходить не стал. Намучался с ним, да и стрелять не умею.
– Догнал по следам роту, нашел солдата, который нес мою винтовку – снова в строю, снова боевая единица. Идем дальше. На горизонте избушки, проволочное заграждение и сапер возится – лежит на спине, перещипывает. Сам белый, в масхалате. Эти избушки на краю балки немцы для себя строили – половина в земле врыта, а окна над землей. Чтобы войти, надо вниз спуститься. Дым из трубы... но никого нет... Сапер стал спускаться – потом вот так пошатнулся (Андрей Петрович раскинул руки) и упал. Упал в сенцы. Может, даже кто-то и посмеялся... Но не встает. А на масхалате, на груди, красное пятно расплывается... Он в проволочном заграждении сделал разрывы, ликвидировал – и его не убило... Мы виноваты, что он... Его и не видать-то на снегу... В нас стреляли – в шинели серые. А пуля попала в него. Вот судьба, видно... За все время на фронте здесь, в этой избушке, в первый и последний раз чувствовал себя в тепле. Был как дома...
Мне осталось совсем недалеко. Утром вышли и шли недолго. Вышли к логу – немцы окопались здесь, заняли хорошие позиции. Что же... завязался бой. И вот я... стал стрелять, и как-то у меня вот эта левая нога согнулась. Я не обратил внимания – надо было вытянуться, как струна, а я...
(Заключительная III глава будет опубликована в следующем субботнем номере).
