Подобные фестивали проводятся в разных частях света, а их лабораторный смысл как раз и состоит в том, чтобы в некоем корпоративном содружестве разобрать, как удаются те или иные эксперименты, посмотреть, что нового у коллег из разных географических широт. Юрий Ивлев, директор нашего Русского областного драмтеатра им. Горького, всегда нацеленный на поиск новых режиссерских имен, обновление репертуара, не мог пройти мимо такого события. Речь не шла о призах, победителях и аутсайдерах, так что зрителю, если и доставались места в залах, то лишь после того, как кресла в них занимали люди с бэйджиками. Приехали 11 коллективов: Подмосковье, Новосибирск, Вологда, Сербия, Казахстан, Таджикистан...

Таджики играли составом из трех человек, сербы – впятером. Наш театр привез (вместе с техперсоналом) 22 человека плюс декорации к пьесе «Нежданный повод для любви». Был даже город Скопин, о существовании которого я не знал. «Это в Рязанской области. 25 тысяч населения и 6 тюрем вокруг», – ответил мне россиянин, тесно работающий в паре с остросоциальным писателем Захаром Прилепиным. И когда я увидел на сцене спектакль «Допрос» в исполнении всего двух актеров, у меня, само собой, отпали вопросы, почему режиссер Дель на устах и критиков, и зрителей.

С сугубо рациональной точки зрения фестивальное дело – затратное, потребовавшее от челябинских властей 3 млн рублей, однако в глазах театрального сообщества оно придало городу отныне достаточно долгую узнаваемость. Самое любопытное, что инициатива фестиваля исходила от Нового художественного театра, который располагается в здании бывшего кинотеатра. Ни колонн, ни гримерок, ни даже сцены в ее обычном виде. Единственное, что отсюда исчезло, это кинобудка. Все остальное в очень таком советском спартанском стиле. Что, однако, не мешает труппе театра блистать творческими находками. Это его режиссер Римма Гришанина в декабре прошлого года поставила у нас в Русском театре и поныне идущий с успехом спектакль «Под небом Парижа».

Фестиваль-ла­бо­ра­то­рия – это, конечно, не бразильская самба. И никакой официальной помпы. Спектакли начинались во второй половине дня, так что ужин у нас официально стартовал в 11 вечера, а на следующее утро актерская международная братия уже шагала в Камерный театр по ул. Цвиллинга, где в старинных каменных стенах шел подробный разбор двух-трех ранее показанных спектаклей.

Сербы и таджики играли на своем родном языке. Новый художественный театр представил 8-часовую работу – спектакль в трех частях по Достоевскому. Выдержать такое обязаны были только жюри фестиваля. Ареопаг верховных жрецов состоял из тяжеловесов театральной критики: Нина Шалимова, профессор ГИТИСа (Москва); Нина Мазур, драматург и театровед, вице-президент Института театра при ЮНЕСКО (Ганновер, ФРГ); Александра Лаврова, театральный критик и журналист (Москва); Татьяна Котович, профессор, театральный аналитик (Беларусь).

Я сидел с краю так, чтобы видеть лица режиссеров, чьи работы подвергались буквально тончайшему и безжалостному препарированию театральной профессуры. Тон милых женщин был очень доброжелателен, но содержание их речей не оставляло сомнения в том, что пощады не будет никому. А что вы хотели – это же лаборатория, все здесь за чистый научный результат. Даже наш многоопытный главреж Костанайского драмтеатра Александр Лиопа, в первый день занятый на монтаже сцены и оттого пропустивший разбор полетов таджиков и рязанских скопинцев, с неким тихим ужасом в глазах выпытывал у меня подробности судилища.

Честно говоря, мне было искренне жалко актрису одного из российских театров, которой после сложнейшей роли в двухчасовом спектакле мягко, но твердо сказали: вас за такую игру наказать надо... По поводу прилепинского «Допроса», который, на мой взгляд, зрелищно очень выигрышен, в трактовке одного из членов жюри получил следующее: брать такую литературу для театра – провокационный ход. А почему бы и нет?

Однако Сан Саныч Лиопа зря волновался. Я привожу слова маститых критиков по поводу работы наших артистов почти с протокольной точностью.

Профессор Нина Шалимова: «Я испытала сердечную благодарность казахским властям, что они содержат Русский театр... Знаю, например, как прозябает Николаевский театр на Украине, как тяжело эстонскому Русскому театру в Таллинне, я уж не говорю о том, что когда Раймонд Паулс стал министром культуры, то быстренько ликвидировал Рижский ТЮЗ и Театр русской драмы. В результате их руководители Шапиро и Кац покинули республику. Восхитил меня исполнитель роли учителя Мирою (Денис Саратников). Странный такой городской сумасшедший, напомнивший мне Циолковского, который тоже был учителем гимназии в Калуге и слыл чудаком. У меня есть отдельные замечания, но общего впечатления от режиссуры Валерия Захарьева, персональной игры актеров они не портят. Театр находится в творческом, рабочем состоянии».

Доктор искусствоведения Татьяна Котович: «Любой мастер – это в первую очередь ремесленник, человек, качественно владеющий своим ремеслом. Вы показали четкое классическое ремесло. Спектакль, который обращен к эстетике 60-70-х годов прошлого века, без всякой иронии и пародии, свойственной сегодняшнему постмодернизму, четко воспроизводит стилистику того времени. Пространство в массовой культуре сейчас расширяется, а пространство авангарда и артхауса сужается. Вы уловили закономерности этого существования, когда театру надо одновременно зарабатывать на зрительском интересе и соблюсти при том все классические признаки подлинного театра. Ваш спектакль постепенно намагничивает ситуацию, извилистыми путями раскрывает образы, и тут, безусловно, важна актерская партитура. Она исполнена великолепно».

Театральный критик Александра Лаврова: «Я видела казахстанские спектакли и видела их плачевное состояние. Это когда актеры выходили в побитых молью костюмах или когда режиссер ставит вещи неизвестно какие. Вы показали пример абсолютно другого порядка».

Драматург Нина Мазур: «Я увидела очень крепкую работу. Я и мои коллеги – это разные люди, но меня радует, что здесь у нас нет существенных расхождений. Вы взяли хорошую пьесу. Вы взяли толкового режиссера. У вас хорошая труппа и есть чувство меры».

Ожидая очередного спектакля, я всматривался в зрителей, и мне хотелось спросить чуть ли не каждого: а вам все это зачем? И тогда в тесном фойе мрачноватого Нового художественного театра я переадресовал этот вопрос худенькой женщине, которая ничем не выделялась из ей же подобных – Татьяне Котович.

- Театр сейчас становится единственным социальным институтом, который позволяет человеку понять, насколько он одинок на земле, – ответила она совершенно без профессорских ноток.

– Получается, что «знания умножают наши печали»?

– Совсем нет. Театр дает надежду на спасение.