Мы лежали в засаде, перейдя вброд Ручей и укрывшись в густом тальнике на другом берегу Тобола. Оба названия с большой буквы, потому что издавна именно так их все называли и с этими именами они входили в жизнь каждого конезаводца. Ручей — это небольшая мелкая протока, которая высыхала уже к середине лета. Тобол на самом деле был просто старицей реки, но для нас он был всегда Тоболом. Это настолько въедалось в сознание, что помню, кто-то на уроке даже ляпнул: «Когда Герасим повел на Тобол топить Муму...» Один хихикнул, остальные, поняв, поддержали и попытались превратить урок в хохотушки. Да не тут-то было. Анна Мефодиевна, учительница и классная, пресекла крамолу мигом.
Так вот, еще была и есть до сих пор Роща, на повороте нашей старицы, по берегам которой сами собой росли и посажены были мощные ивы. Эти ивы вырастили на своих ветвях не одно поколение пацанов и видели много такого, чего взрослые хотели укрыть под их сенью. К Роще примыкали громадные тополя, в которых по утрам красиво и с переливами все лето пела неведомая мне птица. Много раз я пытался ее разглядеть, даже с помощью трофейного, привезенного еще отцом с войны бинокля. Но в окулярах все мелькали какие-то серые, невзрачные птички. Кто же знал, что такие красивые звуки могут издавать эти пигалицы. А еще было Быстрое — так мы называли настоящий Тобол, до которого даже на велике еще пилять да пилять. А уж как допиляешь, то рыба сама тебе не кукан полезет. Надо еще подумать, как улов донести до дома.
Мы же с моим другом Ёськой лежали в засаде в ближайших тальниках, старательно выслеживая его соседа. Пусть он не ругается, если вдруг прочитает это на своей исторической родине. Хотя родина его здесь, в этих вот бесконечных степях, где он родился, вырос и нарожал пятерых детей. А потом зачем-то уехал в Германию.
Мы все были помешаны на рыбалке и знали десятки способов ловли. Кое-что даже автор рыбацкой библии Леонид Сабанеев не знал, может быть, как слишком примитивное. Ну вот, скажем, такой способ. Зимой рубишь полынью длиной с полметра, затачиваешь до состояния жала конец проволоки, сгибаешь крюком и сидишь ждешь, когда выйдет рыбина хлебнуть кислороду. Тут ты ее крюком и того. Есть и еще более дурацкие, а есть хитроумные: стащить чью-то мордушку, переставить в другое место и тайком таскать из нее линей и карасей. Или сети чужие потрясти, но это уже чревато.
Я же больше всего любил ловить на удочку пескарей, зайдя при этом по колено в воду. Пескари пугливые, но глупые, уже минут через пятнадцать подходят и начинают тебя пробовать за пальцы. И клюют хорошо, без карасиных вывертов. Взял так взял. Серые в крапушку рыбки были очень вкусны, мать частенько жарила мой улов — не все же котам отдавать. Еще говорили, что пескарь — показатель чистоты реки. Есть пескарь, значит нет грязи, можно и купаться, и даже пить. Но пить мы боялись: временами вдруг поднимался на реке переполох - «Конский волос!» Так называли экзотическую полупрозрачную то ли рыбешку, то ли червяка который и правда по толщине был не намного больше упомянутого волоса. По слухам, этот самый волос втыкался пацану в кожу, внедрялся в тело и там уж такое творил! В общем, смотри фильм «Чужой». На самом же деле это было безобидное создание, которое и питалось -то, можно сказать, святым духом.
Но все это мелочь, нам же хотелось большой рыбы. Такой, чтобы прийти домой и эдак равнодушно брякнуть: «Вот, поймал, принимайте улов». И мы стерегли ёськиного соседа, который выделывал что-то непонятное. Вечерком собирался на Луга, вот еще одно имя из детства, с собой брал только пустую корзину под сено и серп. Ну, ясное дело, хотел козам накосить травы. Потом возвращался домой с полной корзиной, но под травой у него что-то ворочалось. И пару раз зоркий пацаний глаз узрел рыбий хвост. Да не мелкого пескаря, а по крайней мере, средней щуки. И, может быть, она была там не одна. Где он их брал? На что ловил? Чем?
Ответов на эти вопросы можно было найти сколько хочешь. Может быть, еськин сосед сплел сеть и ставит ее в каком-то озерке, которое наполнено водой после паводка? Ту же мордушку, принесенную водой, мог найти или сам сделать — немцы, они люди мастеровые. А чтоб не гадать, решили мы его выследить и потом уже попользоваться чужой находкой. Ну очень хотелось самим наловить большой рыбы. Такой, что и на удочку никогда не взять. Тем более, что удочки у нас были несерьезные и в очень небольшом количестве.
Дело в том, что купить что-то рыбацкое было просто негде, даже если бы у нас и были какие копейки. Была в нашем сельпо селедка — большая бочка наполняла ароматами воздух аж со входа. Были кильки в томате, сырки «Дружба», цветные карандаши «Искусство». Много чего было, но ни лески, ни крючков, ни удилищ тем более, отродясь не было. Ну, с удилищем вопрос решался просто: полдня полазишь по тальникам, выберешь прут поровнее, и после просушки уже недели через две оно готово. Глупостям насчет конского хвоста на леску мы не верили — рвется. Оставалось пробираться в Затоболовку, в магазин, где могли и поколотить по дороге. Или ждать старьевщика.
Появлялся он обычно в начале весны, сгружал с телеги весы и орал на всю деревню: «Старье беру!» Тут уж не зевай, все тряпки, медные трубки, алюминиевые миски тащи быстрее, пока товар не разобрали. А в товаре всегда были настоящие фабричные лески, крючки и даже поплавки. Запасешься на весь год, будет тебе рыбалка, нет — попробуй выцыганить у друзей на часок удочку. Обжуливал он конечно пацанов безбожно. Чего ни принеси, больше двух — трех удочек не даст. Однажды, помню, еле доволок с лугов какую-то медную штуку, а он ее взвесил и молча сунул две удочки. Так-то.
И вот лежали мы в засаде, как пограничники в кино «Джульбарс», пока у самых наших носов не прошагал рыболов-косарь. Мы взбодрились, и совсем как в кино про шпионов изготовились идти по следу. Но ничего этого не понадобилось. Косарь достал серп и неподалеку от нас начал сечь быстро отросшую после паводка траву. Сложил ее в корзину, вместе с серпом. Потом оглянулся, засучил штаны и... зашел в небольшое озерко, просто понижение, наполненное недавним половодьем. Он молча, сосредоточенно ходил по кругу, а мы не могли понять, зачем. Потом во взбаламученной воде мелькнул рыбий плавник, один, другой, и мы, наконец, поняли. Собрав в замутненной воде пяток самых крупных рыбин, он сложил их под траву в корзину и спокойно пошел домой.
В это озерко мы не полезли, показалось, глубоко. Нашли другое, помельче, но сколько ни ходили, ни мутили воду, никто не всплыл. Вернулись назад, где вода уже успокоилась, муть осела на дно. Задрав повыше рубахи, попробовали повторить только что виденный трюк. Было отчего-то не по себе, на хорошо знакомых лугах. Вот за рекой поселок, вон роща, вон трактор едет в поле. А тут под ногами холодная трава, какие-то ямы и что-то вроде бы трогает за ногу. Потом кто-то наступил на живую рыбину и с перепугу заорал: «Змея!» Тут, понятное дело, всех нас вынесло на лужайку и охоты снова лезть за рыбой в воду уже не стало.
Посидели, почесали затылки и пошли собирать дикий лук, а скорее, черемшу, которой на лугах было несколько вроде как самой природой посеянных грядок. А вечером... Да мы же, пацаны, народ упертый, к вечеру отошли от испуга и снова решили половить рыбы. Но уже другим, более надежным способом. У двоих пацанов были сокровища — настоящие китайские фонарики с еще живыми батарейками. Двое пошли с пустыми руками, подсобить, если нужно будет. В планах была ловля крупной рыбы. Дело в том, что за рекой, за тальниками, была сеть небольших озер, которые весной переполнялись водой. Лишняя вода стекала потихоньку в наш Тобол. Ну, само собой, где вода, там и рыба. Пацанья легенда гласила: ночами едва ли не стаи щук идут по этому ручью к большой воде. Ручей местами совсем мелкий, встань и лови голыми руками.
Одно смущало, что все это будет проистекать глубокой ночью, за селом, в густых тальниках. Когда уже встали по местам, совсем некстати вспомнилось, как однажды зимой пришли мы почти что сюда на урок физкультуры. Физрук, чтоб не морочить себе голову, выдал нам «дрова», как мы называли старые, на валенки, лыжи, и привел на берег реки - катайтесь. Кто скатился первым, тот и увидел задранного волками теленка. Дворовый пес виновато вилял хвостом: ну, виноват, но они вон какие зубастые, куда мне.
И потом мы, конечно, катались с горки и на санках, и на лыжах, но старались засветло вернуться домой. А тут вот сами полезли ночью, в кусты, в дебри. Как-то оно не очень. Но все же встали мы по ручью и стоим. Темно, фонарик еле светит, что-то журчит, булькает под ногами. Потом кто-то стал продираться сквозь кусты. Юрка! Ах, чтоб тебя, я думал, уже волк.
Короче, щука тоже не дура, не пришла, или мы встали не там, или не так, но домой мы не пошли, а потрусили, поминутно оглядываясь на густые кусты тальника, в которых, как нам показалось, мелькали какие-то тени.
Ночью разыгрался ветер, нашла гроза с ливнем, наломала в роще веток, но вода в реке поутру была прозрачная, светлая. Пескариные стайки видно было издалека, много. У самого берега стояли затащенные в воду телеги-сеновозы — отмякали, чтоб не рассохнуться в самое нужное время. Вот с этих-то телег, если пробраться на них тихонько, можно половить уже и окуней. Тоже не самая осторожная рыба, но покрупнее пескаря. А потом, когда кукан будет полон, с телеги же можно с удовольствием бултыхнуться в прозрачную, прохладную поутру воду.
Бог с ней, с крупной рыбой. Будет еще, у каждого своя и в свое время.
А на снимках — друг мой Ёська, на телеге и с фотоаппаратом, еще одно наше увлечение.
И, конечно, пацаньи забавы на речке, зимой, летом, в любое время года. И немножко — сама речка, со всеми ее озерками и протоками.
