Жизнь театра – это две неравные половинки одного целого.
Разрежьте сладкую вишенку и приставьте ее к половинке лимона. Вишенка олицетворяет собой сочную атмосферу аплодисментов, игру актеров, бархат малинового занавеса. Ну а лимон – это то, что происходит внутри актерского цеха, в сумраке и суете репетиционных будней. Они бывают очень терпкими.
Всякий раз, очутившись в зазеркалье нашего Русского драматического театра, я рисковал попасть под горячую руку осветителей, главрежа и его помощника, актеров, художника, монтировщика...
Это, знаете, как кухня, святая святых любого большого семейства, где доверительно обсуждаются глубокие тайны как личной жизни, так и международного масштаба, а ты вдруг взял и нарисовался у них на пороге. Поэтому я по большей части сидел тихо как мышь в каком-нибудь сценическом закутке, наблюдая за цепочкой репетиционных действий.
А вскоре мне открылась удивительная вещь: это же театр одного зрителя! Монологи и реплики, падение тел и осветительных приборов, зубодробильный звук дрели, неожиданно вонзаюшийся в печальную истому цыганского романса – все это представляет собой гремучую смесь не для чужих глаз и ушей. Слезы, мозоли, яростные споры – да по их накалу театральное закулисье тянет на добротную многоактную драму!
Главный режиссер театра Александр Лиопа, маленький, сухонький, вдруг оказывался сродни разряду шаровой молнии. Трубные нотки актера Александра Кузнецова звучали, как предгрозовые раскаты, от которых актер Денис Саратников, с шевелюрой американской коммунистки Анджелы Дэвис, становился буквально с ног на голову – разминался гимнастическими кульбитами.
В форме солдата Советской армии роняла слезу Юлия Кудряшова, поддерживаемая разбитной (по замыслу пьесы «Не покидай меня», чья премьера состоится в феврале) Аней Удесиани. Зав. труппой Лена Бородунина нервно перебирала список актеров, хотя и так было ясно, что все на месте. Один лишь директор театра Юрий Ивлев на все это взирал с укором молчаливой гранитной скалы, будто непрерывно подсчитывая что-то в уме...
На вопрос о том, что у каждого на уме в этот час, попытался ответить еще лет сто назад знаменитый чешский драматург и писатель Карел Чапек: «О, если бы директор мог предсказать, даст ли эта пьеса сбор.
А если бы и у актера были хоть какие-нибудь предчувствия о том, удастся ли ему роль... о, тогда в театре можно было бы работать спокойно и уверенно, как в столярной мастерской или на мыловаренном заводе. Но театр сродни военному искусству и азартной игре в рулетку – никто заранее не знает, какой получится спектакль. Не только на премьере, но и каждый последующий вечер свершается чудо, заключающееся в том, что пьеса вообще идет и что она доигрывается до конца.. Каждая планка в декорациях, каждый нерв в человеке могут внезапно лопнуть, и, хотя они обычно не лопаются, атмосфера в театре всегда остается напряженной. Иначе просто не может быть».
Может, поэтому мы и ходим в театр, чтобы, окунувшись в атмосферу проигранных актерами чужих судеб, примерить эти судьбы на себя?
