«Я приехала НЕ В ПРОВИНЦИЮ, а в профессиональный театр!»

Сегодня в Костанайском русском драмтеатре готовят премьеру «Руки у нас холодные» по пьесам Чехова. Это подарок от Фонда президентских грантов РФ (читай – финансирование) на 100-летие нашего театра в рамках проекта «ГИТИС: русская театральная школа за рубежом».

 
Вот и режиссер-постановщик работает не местный – выпускница ГИТИСа, ученица самого Кончаловского Евгения ТИКИДЖИ-ХАМБУРЬЯН. С ней мы и поговорили перед репетицией.

В роли подарка

Первое впечатление – яркая личность. Родилась в Ростове- на-Дону, затем переехала в Мо­скву, училась в ГИТИСе. Эмоциональная, вдумчивая, с харак­тером. Со своим ритмом жизни, таким же нестандартным, как и ее фамилия – ТикиДжи-Хамбу­рьян. Может выглядеть и совсем еще девчонкой, и женщиной с большим жизненным опытом за плечами. Но, безусловно, всегда со своим мнением. Для работы режиссера – самое то.
 
– Евгения, вас к нам напра­вили в качестве подарка. А роль «подарка» для вас в но­винку?
 
– Наоборот, это мне сделали подарок, прислав меня сюда.
 
– Вы не первую неделю ра­ботаете с нашими артистами. Как они вам?
 
– Очень хорошо. И самое главное, что костанайские ар­тисты, как люди, можно честно сказать, – НЕ ДЕ...МО! – пре­дельно откровенна была собе­седница.
 
– А что, обычно в этой сфере работают другие люди?! (об­щий смех).
 
– Очень приятно работать с людьми, которые не надменные, готовые всегда пробовать и ис­кать, готовые идти за режиссе­ром. И для меня эта смелость, доверие, открытость дорогого стоят. Для моей режиссуры это самый кайф. А венец всего – то, что артисты благодарные.
 
– Вам удобнее работать с ак­терами, которые, как пласти­лин, можно легко лепить?
 
– С актерами, которые легко откликаются. У меня нет зада­чи вылепить что-то или кого- то. У меня есть задача – увидеть человека и в связи с этими дан­ными создать спектакль. А у вас много интересных людей.
 
– Хотя вы и недавняя вы­пускница прославленного те­атрального вуза, хоть и закон­чили его в этом году, но стаж режиссерский, знаю, уже есть.
 
– В ГИТИСе это было отделе­ние «Режиссура драматическо­го театра». Да, мне уже 31 год. Хотя все здесь думали, что мне не больше 23... И это не первая моя постановка. До вуза я ста­вила спектакли в Ростове-на- Дону. Это театр Донского го­сударственного университета. И я им до сих пор помогаю. Са­мым сложным был дипломный спектакль «Черное молоко» ав­стрийского драматурга Хольге­ра Шобера. А за две недели до моего приезда сюда я выпусти­ла спектакль в ЦДР (московский Центр драматургии и режис­суры. – Прим. авт.).

«Люблю живых людей»

– Для вас работа не в сто­личном, провинциальном те­атре что дает? Опыт? И часто ли сейчас ГИТИС делает та­кие подарки?
 
– Вас поправлю: я ехала не в провинцию, а в профессиональ­ный театр. Я не измеряю работу городами. Мир для меня – вот он! – девушка развела руки по сторонам. – Здесь и сейчас. А артисты... везде артисты.
 
– Но нет, ловлю на слове: вы сказали, что наши не такие надменные. Как где?
 
– Конечно, сложно не столк­нуться с... «другими». Артист по природе своей везде артист. А какой он – это следующий во­прос. Но в любом случае я, как режиссер, еду всегда к своим людям, по предназначению. К тем, с кем я одной крови.
 
– Хочу сказать, что часто бываю на премьерах крупных столичных театров, в той же Москве, и удается пообщать­ся с известными актерами. И чем публичнее человек, чем он известнее, популярнее, тем проще, доступнее. Или с режиссерами они ведут себя иначе?
 
– Но мне-то повезло работать с начинающими артистами... – сделала многозначительную паузу собеседница. – А если серьезно, то в самом начале пути мы (актеры и режиссеры) не умеем разговаривать друг с другом, не до конца понимаем «берега», куда можно заходить, куда нельзя. И это как форма защиты – оппозиция. Мы же вместе идем длинный путь – от первой репетиции и до пре­мьеры.
 
– Однако у вас здесь он ко­роткий – костанайская пре­мьера назначена на начало декабря.
 
– И все равно это путь. Это не концертный номер за сутки по­ставить. Я же очень люблю лю­дей. ЖИВЫХ ЛЮДЕЙ! Живой поиск – это мое. Поэтому я под флагом «Очень честна с арти­стами».
 
– А вы сразу сделали крен в режиссерское кресло?
 
– Нет, была актрисой. Два года работала в театре новой драмы «18+». И поняла, что я не очень хорошая актриса, потому что постоянно спорю с режис­сером.
 
– То есть становились на его место?
 
– Конечно. Несогласие было внутреннее. А это невозмож­но. У меня тяга к режиссерской деятельности была с детства. Путь актрисы – тоже в своем роде мне подарок: чтобы лучше понимать мне, как режиссеру, позицию тех, с кем работаю.
 
– Кому сложнее? Стоять там, на сцене, когда тебе гово­рят, что и как нужно делать, или сидеть здесь, из зритель­ного зала, пусть и попивая кофе, добиваться результата?
 
– ... (задумалась) Всем. Они не знают, что в голове у меня. А я не знаю, что в сердце у них. И вот мы разбираемся. Поэтому я люблю потратить время на эти разбирательства.

Разгадать сценический код

– Костанайская премьера – почему именно этот материал выбрали? Почему такое на­звание – про холодные руки?
 
– Это классика, Чехов – то, что и хотелось мне сделать. Когда компиляцию (соединение из разных пьес в одну, пересказ. – Прим. авт.) сделала и пере­сказывала сюжет другу, там мелькнула мысль про холодные руки. А он мне и говорит: «Ну так вот же отличная идея – на­звать спектакль «Руки у нас хо­лодные».
 
– С классикой работать лег­че?
 
– Ничего подобного. Знаете, как это СТРАШНО?!
 
– Страшно не оправдать до­верие автора?
 
– У меня Чехов за...
 
– За спиной стоит?
 
– Конечно! Созваниваемся каждый вечер с ним. Говорю: «Антон Павлович, а как мы дальше-то работать будем?!» – смех, и затем серьезно. – У меня вообще раньше была позиция – все что угодно, но не Чехов. Но потом, когда решили в Коста­нае выбрать все-таки его, я не­сколько недель перечитывала его произведения. Выбирала, что подойдет. Долго выбирала.
 
– Казалось бы, современ­ных авторов не все поймут, а уж классику знаем со школы.
 
– Страшно, потому что это сам Антон Павлович – поворот во всем театральном искусст­ве. Даже прикоснуться к нему – уже какая большая ответст­венность. Сложность в сцени­ческой интерпретации, в интер­претации характеров. В совре­менной драматургии интересно разбираться с текстом. А в клас­сике большую роль играет раз­гадка сценического кода.
 
– В этом случае у молодо­го режиссера как часто воз­никает соблазн прибегнуть к нестандартным решениям? Добавить двусмысленности. Сейчас модно эпатировать. Бывает, сидишь в зале зна­менитого театра, а на сцене сплошь череда театральных приемов, за которыми смысл не улавливаешь...
 
– Я ученица своего мастера, Андрея Сергеевича Кончалов­ского. И он мне постоянно го­ворил: «Зачем тебе мода и эпа­таж? Занимайся сутью». И это интереснее, чем выдумывать вызывающие приемы. Для меня лично этот этап, эпатирующий, в театре прошел. Это уже не­интересно. Я так ощущаю че­рез свою оптику зрителя, театр и пространство. Считаю, когда ты прикасаешься к работе с су­тью, намного больше появляет­ся способов для ее выражения. Намного интереснее выражать суть, а не себя в связи с мате­риалом. Очень не люблю такую режиссуру, когда коллега само­выражается, и только. Нельзя вытирать ноги об Антона Пав­ловича. Мы с костанайскими артистами работаем над новым спектаклем по его пьесам со всем уважением.