Он в профессии 47 лет. И все с тем же неиссякаемым любопытством. Его материалы легко узнаваемы по стилистике и сочному языку. Тысячи статей, несколько книг, издание собственной газеты – все это в багаже мэтра «КН» Анатолия ЕРМОЛОВИЧА.
Жёсткая школа
– Анатолий Григорьевич, стандартный вопрос: как вы пришли в профессию?
– «Желающего судьба влечет, нежелающего – тащит». Не знаю, кому принадлежит эта фраза, но схема действует. Я в журналистику пришел поздно. С завода химволокна. Однажды просто сел на мотоцикл и вошел в редакцию с предложением принять меня корреспондентом. Без диплома, без комсомольского прошлого.
Думаю, редактор районной газеты «Строитель коммунизма» (Затобольск) Илья Прокопенко принял меня за того, кем я и старался выглядеть – за готового журналиста. И я Илью Иосифовича не разочаровал. Пахал как конь. В 28 лет стал корреспондентом взамен ушедшей в декрет сотрудницы.
Ровно через год уже работал в областной газете «Ленинский путь», в самом ведущем отделе – сельскохозяйственном. Вот это была ломка. Будучи городским человеком по факту рождения и бытию, я смутно представлял, чем отличается рожь от пшеницы, сколько кормовых единиц в суточном рационе дойной коровы, и в чем разница между культиватором и плоскорезом. Лихорадочно учился на ходу.
Школа была жесткая. Незнание всех тонкостей русского языка приравнивалось к акту возмутительного бескультурья. За цифры и факты отвечал головой, притом что уточнить у источника было крайне затруднительно – век Интернета, мобильных связей в 60-70-х годах даже не брезжил.
Командировки давали на три дня. Добирались до совхозов и райцентров на рейсовых автобусах и самолетах – тогда Ан-2 летал по всем направлениям. Однажды после всех дорожных перипетий и ночевки где придется, сдал материал, предчувствуя волну похвал. Завотделом Ефим Дутов перечеркал все красной ручкой и обреченно выдохнул: «Не пойдет. Езжай снова». Это был позор и урок одновременно...
– А до 28 лет чем занимались?
– Армия (стройбат), работа пожарным, каменщиком, аппаратчиком завода химволокна, два сезона убирал на комбайне СК-4 хлеб в Наурзумском районе. Придя в журналистику, мне легко было сходиться со строителями, ЧС-никами, сельчанами, промышленниками. Но это не базовые вещи для того, чтобы писать хорошо и долго оставаться на плаву.
Если бы сейчас стоял на кафедре перед будущими журналистами, первое, что сказал бы им – ваш будущий диплом ничего не стоит, если вы, прежде чем задаваться темой, не перероете кучу спецлитературы. Собеседник, будь он агрономом или космонавтом, сразу почувствует вашу поверхностность, неуважение к их профессионализму. Отсюда и результат будущей статьи, устойчивых контактов, доверительности.
– Так добиваетесь успеха?
– Думаю, сущее значение успеха в профессии – любить ее изначальность. Я, например, охотник с большим стажем. Но охота для меня не добыча съестного, а как одна из форм существования в журналистике, с помощью которой я могу передавать миру и граду свои наблюдения о чудесных моментах жизни природы и человека.
И еще: журналистика, так чувствую, это всегда одиночное плавание. Одиночество ответственности за все написанное.
Почти писатель
– Знаю, вы любите читать...
– Первый раз взял из библиотеки книгу в шесть лет. И затянуло. Отсюда и ранняя тяга к путешествиям. В пятом классе я впервые с поездом матросов Черноморского флота со станции Джаркуль (Федоровка) отправился к морю в надежде стать юнгой, навеянной мне книгами Джека Лондона. Закончился мой променад Челябинским детприемником.
В этом возрасте я глотал книги как утка, не успевая переваривать их содержимое неокрепшим, но очень беспокойным разумом. У меня была даже мысль: если к тридцати годам не стану выдающимся писателем, значит, жизнь не удалась. Сегодня мне более чем в два раза больше, я не писатель, но в своих путешествиях пересекал моря и океаны, посещал страны, знакомился и писал о безумном количестве интересных людей, и мне по-прежнему это упоительно нравится. Книги были прочитаны не зря.
– Жизненный опыт важен для журналиста?
– Не обязательно. Для журналистики, как и для другой сферы деятельности, нужен азарт познания. Все, что вас окружает, содержит сумасшедшее количество потрясающих знаний, событий, историй. Все мои герои/антигерои, равно как и неординарные ситуации, всегда были мне интересны. Может, потому, что мне чертовски интересна в первую очередь журналистика. Она дала шанс встретиться со множеством уникальных людей...
– В прошлом веке осталась страна вашей юности и зрелости, изменилась и сама журналистика. Сложно было вписаться в новую парадигму?
– Я воспринимаю перегрузки как неизбежную изменчивость, фатальность жизненных процессов. Почти все из тех, с кем я работал в прошлом веке, умерли. Да, радикально поменялась культурная и идеологическая среда. Но это не хорошо и не плохо. Это, знаете, как к вопросу об исчезнувших паровозах: я на них передвигался, эти монстры в клубах пара и дыма были приятной частью людей моего поколения. Сейчас другие средства передвижения. Сравнивать их некорректно. Так и с общественным строем или жизненным, культурным укладом.
Мне трудно представить народных артистов Анатолия Папанова или Василия Ланового, у которых я брал интервью, в плотном вакууме охраны, имиджмейкеров, личных косметологов и обязательных белых «мерсов» у подъездов провинциальных гостиниц. Не потому ли, что внутренняя свобода этих людей была выше дешевой расфуфыренной позолоты? Возможно.
В профессиональном смысле меня огорчает, что сейчас нелепицы и ошибки на страницах печатной прессы, в аудио- и визуальных СМИ – почти норма. Небрежность перешла все границы, и под это даже подведена «теоретическая база»: мол, знать правила русского языка журналисту не обязательно, его дело – добыть информацию...
Интерес как двигатель
– Вы очень движняковый человек. Не было желания уйти в бизнес?
– Я и уходил. Издавал газету «Частная жизнь». Объявления, реклама, скандальные перепечатки. В 90-х был практически никем не регулируемый, зачаточный рынок СМИ. У меня помощником работал богатырского сложения Петя Герберсгаген. Мы с ним брали по пачке газет и ехали в Рудный, к главному гастроному. В Кустанае я на такое не решался, поскольку все мое советское прошлое изнутри кричало истошно: торгаш, как тебе не стыдно? И если бы только внутри меня...
«Частная жизнь» улетала мигом, но каждый покупатель считал священным долгом кинуть нам с Петей пожелание типа «В шахту с такими мордами вас бы», и даже «Чтоб вы сдохли, спекулянты проклятые». Наверное, надо было торговать популярнейшим тогда спиртом «Рояль», от которого люди сгорали пачками, но торговцы всегда оставались в шоколаде.
– Вам в этом году будет 75. Хочу понять, в чем ваш секрет молодости души и тела?
– Любознательность. Мне интересно все, что может происходить с человеком: достижения, падения, опыт, драмы... Драйв, одним словом.
– А ваши жизненные приоритеты сегодня изменились?
– Все те же, но с поправкой на опыт. Иногда я разгоняюсь на своей машине до 150 километров в час. Для нее это не критично. Но этот показатель меня надолго возвращает к мысли, что, даже когда на трассе нет полицейских, главный полицейский внутри тебя. Я стал менее категоричен в суждениях. Да, есть люди, чьи оценки мне безразличны. А еще есть люди, благодарность к которым я буду нести до последнего вздоха.
Мы все находимся не в кремовом сиропе, поэтому мудро поступать взвешенно. Китайцы говорят: не ходи там, где убьют. У меня был друг, Саша Добровольский, человек с непростой биографией. И вот он мне однажды сказал фразу, которая на первый взгляд была совсем не в его жизненном контенте: «Живи по совести. Сначала будет трудно, а потом привыкнешь». И знаешь, это работает.
