Искусство жить
Мне нравится в людях их неповторимость. Даже о недругах, если только они талантливы и самобытны, я найду повод сказать пусть что-то немногое, но хорошее. В отношении Валерия Васильевича мне бы хотелось сказать многое и хорошее, но боязнь сбиться на банальный перечень общеизвестного – педагог, краевед, руководитель народного театра – сводит к необходимости вычленить то главное, что и определяет внутреннюю сущность неповторимого и самобытного.
Мы с ним одногодки, но всегда обращались друг к другу только по имени-отчеству. Меня это дисциплинировало. Природный такт моего собеседника невольно настраивал на соответствующую волну, что мне безумно нравилось, поскольку, оказывается, быть одновременно умным и вежливым, это так красиво и легко. Я ощущал себя неким сообщником, кому Валерий Васильевич разрешил войти в тайную комнату его переживаний, надежд, замыслов, неприятий.
Он никогда не пил. Не заморачивался над тем, чтобы комуто понравиться. Не терял время, чтобы переспорить дурака. Всегда моментально отзывался на мои публикации, либо в прах раздраконив за какую-то фактическую неточность, либо вопрошая: «Ну, когда ждать очередной шедевр?» Он не любил современную систему образования и гордился той, еще советской, которая позволила ему, сельскому учителю, выпустить в свет двух будущих докторов наук. Мы спорили друг с другом и не соглашались до состояния дуэлянтов. Мне не нравилась в нем его излишняя педагогичность. Ему не нравилась во мне излишняя журналистская самоуверенность. Вот так и жили. Долгие годы.
И мы заговорили...
Наш общий с ним друг, тоже краевед и учитель Сергей Виниченко из села Пресногорьковка, вот как описывает свое знакомство со Стародубом:
«Как-то в период начала компьютеризации школ, учителей района собрали на встречу с Валерием Васильевичем Стародубом. Я многое слышал о нем и раньше, читал в прессе его статьи, но знаком не был. На сцену вышел невысокий, коренастый человек. Речь его отличалась необычайной живостью, была чрезвычайно яркой и эмоциональной. В холодном зале народ слегка познабливало, а человеку на сцене было жарко – в середине выступления он снял пиджак и остался в рубашке с коротким рукавом! В течение двух часов происходило настоящее действо и главным его режиссером был Валерий Васильевич Стародуб. Он говорил с таким напором, что люди в зале невольно поддались обаянию оратора и слушали с неподдельным интересом».
Я свое знакомство не помню. Очередная журналистская командировка, все бегом, бегом... Бывший зоотехник, переквалифицировавшийся волею жизненных обстоятельств в талантливого церковного строителя Сергей Коваль, возводил в Сарыколе православный храм. На собственные деньги, на деньги меценатов. Были уже своды, дело близилось к возведению купольных башен, повсюду гул, пыль, сварка. А на мраморном пятачке, вблизи подмостей, сидел человек в темном костюме и белой сорочке, увлеченно просматривая цветные эскизы церковного интерьера. И мы заговорили. И чем дольше это длилось, тем больше волна интереса к этому человеку захлестывала меня.
Больше, чем деньги
Он легко говорил о театре, потому что играл и режиссировал сам. Делал это на протяжении более чем 40 лет, основав Сарыкольский народный театр. Звание было официальным. Руководство же им – добровольное, на личном энтузиазме.
на личном энтузиазме. Последний спектакль Стародуба я видел, когда на афише стояла цифра 45. Пьеса Гельмана «Поздние встречи». Одна из шести десятков подобных. Я видел его на сцене областного драматического театра им. Горького, где он играл в собственноручно поставленном моноспектакле. Он ездил со своим коллективом таких же влюбленных в искусство единомышленников-сельчан по полевым станам и клубам. За спасибо. Я его как-то спросил: «Не грустно вот так?...» Ответ, который я никогда не забуду: «Я вам по секрету скажу: поскольку нет денег, то приходится искать удовольствие в их отсутствии. Идите на сцену. В театр. Театр даст вам большее, чем деньги».
Он пятнадцать лет возглавлял отдел народного образования. Уйдя на пенсию, продолжал возглавлять одну из школьных комиссий. Писал книги, водил по памятникам глубокой старины журналистов и ученых. По завершении одной из таких экспедиций эти ученые на прессконференции в Костанае выражали Стародубу прилюдную благодарность. Я это видел и слышал.
Настоящий сельский подвижник, обласканный божьим даром. Он говорил на казахском и немецком. Это еще из детства, когда в их степном поселке в Камыстинском районе появились ссыльные из Поволжья, разбавив казахско-русскую бытность немецким диалектом и обычаями.
Кладезь памяти
Об отце и великодушии рассказывал следующее: «Отец прошел две войны – Финскую и Великую Отечественную. Вернулся израненным. Назначили его председателем колхоза. По причине какой-то производственной надобности потратил деньги, как сейчас бы сказали, по нецелевому назначению. И получил за это восемь лет лагерей по статье, которой сейчас нет ни в одном Уголовном кодексе. Вышел после смерти Сталина, в 1953 году. Страшно болел – рак горла. В 1955 году за ним в нашу Ливановку прислали самолет. Это был первый самолет в истории деревни. Для меня это пример человеческого великодушия, ставшего выше мерзостей того непростого времени».
В его доме библиотека от стены до стены. Книги по живописи, истории, о театре. Дом отапливается углем. Валерий Васильевич надевает валенки, теплую куртку и ведрами с заснеженного двора носит топливо к печи. За зиму несколько тонн. Сочетание роскошной библиотеки и уютного домашнего расклада придавали жилищу индивидуальное звучание. Мне кажется, с уходом Валерия Васильевича дому будет недоставать вот этой теплой сокровенности.
С уходом Стародуба ушел и Народный театр. С его уходом ушла и редкостная возможность продолжать исследовательскую работу в краеведении. Вот его слова о краеведении: «Советская деревня, в которой я провел всю жизнь, не предоставляла возможностей куда-то ездить. Рутинный быт, сезонность существования, когда год был поделен на заготовку дров, посевную, уборку урожая, пастьбу скота, классные и внеурочные занятия, оставляли толику времени лишь на чтение. Я мечтал о дальних странствиях, но самое дальнее, куда я мог съездить, это областное совещание учителей. Но зато я мог более пристальнее, чем другие мои коллеги, рассматривать степные курганы и мазарки, места разрушенных церквей, забытые биографии. И оказалось, что в них скрыта кладезь исторической памяти. Предметной ли, изустной ли, мифологической ли – неважно. И я, как мог, пытался рассказать обо всем этом современникам».
Незаменим
Вероятно, найдутся другие, не менее любознательные, которые займут эти ниши – театральную и краеведческую. Но, честно говоря, я в это слабо верю. Не совпадают концы. Театр Стародуба существовал на подлинном интересе к искусству людей, в него вовлеченных – механизаторов, доярок, конторских, медиков. А теперь назовите мне таких же, которые самим образом жизни интересны друг для друга. Чтобы после работы бежать в клуб, читать запоем книги, примерять на себя роль Чацкого... Не поймут нынешние. Да и где они, клубы?
Я думаю, что Стародуб меньше всего беспокоился о том, как долго его будут помнить, ценить им сделанное. Он был реалистом. Боль за утраченные творческие наработки никому не показывал. Он прожил эпоху содержательно и с достоинством. Не растрачивая себя по пустякам, Валерий Васильевич плотно заполнял свою жизнь тем, что ему нравилось и что у него получалось на редкость красиво.
Фото из архива автора
