Гениальный советский физик Лев Ландау, он же и нобелевский лауреат, работая над интенсивностью спектров двух атомных молекул, не прочь был поискать и формулу счастья. Нашел: «Делайте все с увлечением: это страшно украшает жизнь». И
Сергей КОВАЛЬ так и делал...
Два рубля
– Начнем с того, что не может не удивлять: как ты, зоотехник по образованию и стажу работы, построил в нашей области два православных храма? Один в Сарыколе, другой – в Пешковке. Причем буквально, совмещая в себе практически все строительные специальности – от главного прораба до сварщика, столяра, каменщика и плотника.
– Мотивы, мой друг, – все идет от них. В лет восемнадцать я спросил у мамы, почему у моего старшего брата есть крестик на шее, а у меня нет? И она рассказала, как пришел в село священник и тихонько крестил людей, брал за это три советских рубля. Мы, безотцовщина, жили очень бедно. У мамы было всего два рубля. Она уговаривала священника, но тот остался равнодушным, и я, соответственно, остался нехристем. При всем том мама просила меня: сынок, не черствей душой, не носи камень за пазухой...
Я и не носил. Для меня слова мамы были тогда божьим напутствием. И с мыслью построить храм я шел по жизни. Хотя никому об этом не говорил. Засмеяли бы...
Сиреневый туман
– Выбор профессии, стало быть, был предопределен?
– Да брось, какая предопределенность? Я рос в обыкновенной крестьянской семье, где больше полагаешься на сегодняшний день, а завтра – как получится. С малолетства в холодные резиновые галоши и вперед, управляться по хозяйству. В школу идешь – грудь нараспашку: негоже настоящим пацанам даже в зимнюю стужу кутаться в шарфики. Прихватило горло – одеяло на голову и полчаса зависаешь над картошкой, распаренной в кастрюле. Фингал под глазом – дома говоришь, что поскользнулся... При всем этом я не ною, что вот, типа, в наше время были люди... Нет, просто мы так жили. Дровяная печка в классе не вызывала ужаса от того, что детки могут об уголек обжечься.
– Звучит как некий укор изнеженности нынешнему поколению.
– Вряд ли. Я в своем трезвом уме. Мне уже за 70. Из этих лет большую часть я только и делал, что черпал доброе и вечное для детей, семьи. По-своему, конечно. Я учился на зоотехника в Урицком сельскохозяйственном техникуме. Мне нравилось. Твердый хорошист. Спортсмен. Но все же об учебе я не скажу так, как о своей гитаре. Девчонки в обморок падали, когда я сипловато, где-то между Джо Дассеном и Высоцким, пел «Сиреневый туман над нами проплывает...». Сам понимаешь, когда из всех доступных средств массовой культуры только личная убежденность в музыкальном даровании, то это уже повод окружающим считать тебя лидером. Танцплощадка была моим «Байконуром». Но за место в космосе приходилось драться. Самым банальным образом. Однажды директор техникума буквально из-за спины перехватил мой занесенный кулак со словами: «У тебя, сынок, осталось только два пути: тюрьма или армия». Повестка в армию, как ни странно, тоже была неоднозначна: сначала призвала в Заполярье, а потом передумала и отправила в Норильск. Что в принципе одно и тоже: обе географические точки в мерзлотной глуши.
Храм в Пешковке.
О любви
– У тебя замечательная жена Нина Федоровна. Я бы назвал ее лучистой: добрая, светлая, гостеприимная. Но самое главное – любопытно смотреть, как ты к ней относишься...
– Ну, наверное, не все так идеально, как ты здесь рисуешь... Перед армией я встречался с этой девочкой пару раз. Невысокая, плотненькая, черноволосая, с фигуркой античной статуэтки. Она и сейчас такая, только волосы из-за болезни побелели. Первая, единственная и последняя моя любовь. Я никогда не стеснялся это говорить. Что уж там – больше полувека совместной жизни. Уходя служить, сказал: вернусь – и сразу же поженимся. Это был одновременно и мой приговор потенциальным женихам.
– Если начистоту, были сложности в отношениях?
– В отношениях с любимой женщиной? Никогда. Она для меня как икона. Была, есть и будет. Сложности в рабочих отношениях – вот это было. Я шестнадцать лет проработал управляющим первого отделения в совхозе «Краснознаменский» Урицкого (ныне Сарыкольского) района. На мне было 18 тысяч га посевов, пять тысяч коров, бычков, телят, семь тысяч свиней и 700 человек. Это все равно, как 24 часа быть под микроскопом. Ты принадлежал всем – от директора до первого секретаря райкома партии. Любой скотник или механизатор считал, что ты создан мгновенно решать их проблемы – от семейных до производственных.
Храм в Сарыколе.
«Ундервуд» в ладони
– Никакой личной жизни. Так?
– Не совсем. Была у меня лошадь. У нее жеребенка волк зарезал, с тех пор она очень чувствительной была, отзывчивой, ручной. Ну я с мужиками поспорил: хотите, за литр водки в кабинет директора на второй этаж заеду? Да ну-у... – говорят мужики. Я прошел на лошади через дверной проем, а на второй этаж по узкой лестнице не получилось... Утром вызывают к директору. Николай Иванович мужик заметный, матерый хозяйственник, Крым и Рим прошел. Берет пятерней пишущую машинку «Ундервуд» и молвит: «Так каких же я удостоился почестей, что ко мне на прием на кобыле ездят? Это знак особого почтения?!» А я не врублюсь, с чего это он. Директор как грохнет со всего маху этой машинкой об стол – клавиатура со всеми пружинкамии-колесиками дождем по стенкам разлетелись. Не помню, как оттуда вылетел. А далее приказ: «Коваля на полигон». Полигоном у нас назывались дальние выпасы. Я там 24 дня без бани и прочей цивилизации пробыл, сторожа скот, а на 25-й директор вызывает меня и говорит: «Чтобы через два дня полугодовой отчет об успехах нашего животноводства лежал у меня на столе». Теперь пришлось гнуться ночами над «рукописями».
Цветное кино
– После развала совхозной системы жизнь как бы началась с нуля?
– Как тебе сказать? Мы, сельские, если посмотреть масштабно, все время жили в ситуации какого-то маятника: урожая нет, коровы не доятся, свиньи дохнут – все, соси лапу. Аграрная реформа со времен Столыпина все реформируется и реформируется. То бригадный подряд, то хозрасчет... Сегодня кукуруза – королева полей, завтра – ошибка прошлого. Я знал одно: во все времена надо пахать. Зарабатывать. Другого не дано. Ну и жить, по возможности, не уныло. Я не пью, никогда не курил, поэтому в перестроечные годы основал бизнес: строительные услуги – построил крупный универмаг, кафе, занимался торговлей. Мне было интересно. Я и за храмы взялся увлеченно, поскольку, кроме духовных мотивов, в профессиональном плане требовались новые знания и навыки.
– Но теперь у тебя ничего этого нет. Я имею в виду бизнес. Сергей Николаевич, это грустно?
– Веселиться как бы не от чего, но опять же, что за природа этой печали? Бизнес я продал. Веду оседлый образ жизни, деля его на поездки между Сарыколем и российским Тобольском, внуки, сыновья – обычная жизнь человека в солидном возрасте. Понимаешь, есть вещи, после которых надо успокоиться и смотреть на окружение, как на богом данный удел. Мне грех жаловаться. Жалеть о том, что уже не сможешь въехать на кобыле куда-то вверх по лестнице, это несерьезно. Жизнь состоялась. И это кино не было бесцветным.
