Сегодня 120 лет со дня рождения Сергея Есенина.
Необыкновенный поэт родился в России 120 лет назад. Короткая жизнь, бессмертная слава. Обожание современников. Женщины с желанием рожали от него детей. Но никто и ничем не смог привязать его к себе. Любви к нему было много и при жизни, и потом. А счастья, уюта никто с ним не испытал. И сам он не нашел покоя. Только слова. Рифмы. Вот они были ему подвластны во всей полноте, красоте и гармонии.
«Божья дудка»
Постановка Русского театра драмы в Костанае, посвященная юбилею Есенина, называется очень удачно – «Божья дудка». Поэт сам себя так назвал, нескромно, но надо быть ему за это благодарным. Анна Удесиани, автор сценария и режиссер, как она сказала сама, в течение нескольких ночей читала Есенина и о Есенине. Из множества других слов высветились эти – «Божья дудка».
С журналистом Фаридом Дандыбаевым мы пришли не на премьеру, а много позже. В зале почти не было взрослых – школьники, и не только старших классов. Коллега предположил: половина зала впервые слышит имя Сергей Есенин. Они не дадут нам посмотреть, будут шушукаться и болтать по телефону. Фарид ошибся, и нам это было приятно. Никто не ушел из зала, не шушукался, не болтал по телефону. Даже если половина юного зала впервые слышала о Есенине, тем лучше, что они пришли, увидели и услышали.
Потом, в приватной беседе, я сказала Анне Эдуардовне, чего мне не хватило в ее постановке. «Персидских мотивов» – этого жемчуга среди шедевров. Не было пронзительных «собачьих» стихов, это и «Собаке Качалова» («Дай, Джим, на счастье лапу мне»), и того стихотворения, над которым плакал Максим Горький: «Утром в ржаном закуте Где златятся рогожи в ряд Семерых ощенила сука Рыжих семерых щенят…» Финал стихотворения известен: хозяин утопил щенят, а сука бежала за ним «И глухо, как от подачки Когда бросят ей камень в смех Покатились глаза собачьи Золотыми звездами в снег…»
Была мысль, что, может быть, стоило в постановке отказаться от «Москвы кабацкой», «Черного человека» в пользу других циклов, более ранних, а потому и более жизнеутверждающих. Но как вычеркнешь из судьбы поэта эти окаянные дни и ночи, и бредовые, вперемешку с гениальными, стихи. Когда грубость и цинизм видавшего виды мужика отступают перед вечной чистотой и нежностью настоящего поэта. Если их не показать, то и непонятно будет, почему так рано не стало Есенина. Русский театр обошелся без упоминания о том, как была поставлена последняя точка. И зритель не услышал прощальных строк «В этой жизни умирать не ново Но и жить, конечно, не новей».
Но зритель услышал «Письмо к матери», исполненное под гитару живым голосом:
…Пишут мне, что ты,
тая тревогу,
Загрустила шибко
обо мне,
Что ты часто ходишь
на дорогу
В старомодном
ветхом шушуне.
И тебе в вечернем
синем мраке
Часто видится одно
и то ж:
Будто кто-то мне
в кабацкой драке
Саданул под сердце
финский нож.
И дальше поэт трогательно успокаивает мать:
Я по-прежнему
такой же нежный
И мечтаю только лишь
о том,
Чтоб скорее от тоски
мятежной
Воротиться
в низенький наш дом.
Я вернусь, когда
раскинет ветви
По-весеннему наш
белый сад…
«Тих мой край…»
Он не вернулся. Но многие люди стремятся побывать на его родине. Однажды и мне очень близко довелось проехать мимо села Константиново Рязанской области.
Стояло раннее утро, и осень была еще ранней. Деревья, тронутые желтизной, дали, занавешенные легкой прохладной дымкой – все это было такое же, есенинское, как годы назад. Ауру этого тихого мира соткал Создатель. Давным-давно. И в какой-то день (3 октября по новому стилю 1895 года) приоткрылся невидимый полог, чтобы впустить крохотную звездочку, искорку. А из нее вырос деревенский, красивый, веселый паренек.
С ребятами, сверстниками дрался до крови, девчонок любил, а они – его. Чисто славянская красота Есенина, в которой и мягкие кудри («эти волосы взял я у ржи»), и голубые глаза были частью его поэтической, духовной сути. Как писали современники, внешность Есенина была «магнетической» – животные, дети и женщины «липли» к нему, не давали прохода. И он платил им тем же – широко, без разбору раздавал любовь и все, что у него было за душой:
Я хожу в цилиндре
не для женщин –
В глупой страсти
сердце жить не в силе, –
В нем удобней,
грусть свою уменьшив,
Золота овса давать
кобыле…
«Голова моя машет ушами»
Для моего поколения стимулом читать Есенина была любовь, точнее, ее описание. Ныне, как я понимаю, ничего нет особенного в строках: «Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты», или: «Ты – моя, сказать лишь могут руки, Что срывали черную чадру…» Наше поколение училось в школе задолго до сексуальной революции, и нас будоражила есенинская откровенность.
– Владимир Петрович, почему многие прекрасные поэты прожили такую короткую жизнь? Есть ли закономерность? Может, растрата жизни заложена в генетический код поэта?
– Я думаю, что это плата за талант. Есть поговорка «за все надо платить» – она работает. Дается талант человеку, и он платит за него.
– Это рок? Или можно все-таки прожить, как большинство, отведенное «среднее» время? Но при этом ярко.
– Можно прожить и «среднее» время. Но есть несколько условий: не завидовать, не стремиться на вершину славы, не рваться к большим деньгам, не выжимать их из своего таланта. Надо жить той жизнью, что дает Бог. Ярко это или не ярко.
– Затеряются тогда таланты в толпе…
– Кто-то затерялся, а кто-то сгорел…
Правда, в программе средней школы больше напирали на то, что Есенин сразу принял революцию 1917 года. Есть у него строки и о Ленине – это все логично. Эпоха, в которую поэт влетел «на розовом коне», становилась красной. И, несмотря на всю серьезность и даже мрачность этой эпохи, поэты, которые ее должны были увековечить, постоянно путали личное с общественным.
Александр Блок, величайший поэт, написал «Двенадцать» о революции, но было ли дано пролетариату разобраться, в чем мощь поэмы и то ли в ней, что нужно было революции? Маяковский, гений, громил, гремел, а ушел из-за обиды на женщину. Сегодня говорят: во всем виновата ВЧК. Так ли это? Их, поэтов, не нужно было стрелять или вешать – они были просто хрупки. И это их свойство не зависело от роста, веса, и уж подавно – от возраста. «Голова моя машет ушами, как крыльями птица…» Эта метафора не только горько-ироничная – она показывает растерянность человека, живущего в ломающемся мире.
– Владимир Васильевич, кто из наших артистов пел Есенина?
– Пели многие. Первые, кто приходит на память – Александр Калугин, Сергей Клейменов.
– Еще как! Это были беспроигрышные номера. Зал никогда не оставался равнодушным.
– А в чем секрет?
– В ком. Великий поэт – задушевная лирика, простые, всем понятные слова. И композиторы старались. Григорий Пономаренко, например, из поэтического шедевра делал еще и музыкальный шедевр. Исполнители хорошие…
«Не жалею, не зову, не плачу…»
Кто-нибудь помнит, как в семидесятые годы прошлого века случился есенинский бум? Деревянные панно кустарного производства с лицом Есенина можно было увидеть в каждом втором жилище – в городе и в деревне. Грампластинки, магнитофонные бобины, кассеты и песни за столом. «Клен ты мой опавший», «Выткался на озере алый свет зари», «Отговорила роща золотая» и особенно: «Не жалею, не зову, не плачу Все пройдет, как с белых яблонь дым Увяданья золотом охваченный Я не буду больше молодым».
– Владимир Петрович, вы работали над текстами Есенина. Его всего можно спеть?
– Может быть, и можно. Но зачем? Это все равно, что взять и посолить все на свете продукты. Или поперчить. Мне, например, хватило двух стихотворений.
– В свое время, у кого была гитара, и кто знал три аккорда, пели Есенина…
– Хорошо и баян участвует. И гармонь. Вы Аркадия Северного и его группу слушали?
– Нет…
– Рекомендую. И пусть вас не смущает стилизация под «пьянь». На самом деле, ребята – виртуозы…
Очень рано к Есенину пришло ощущение, что вся жизнь – в прошлом. Он грустит только о том, чего уже нет. Только то и прекрасно, что уже ушло. Почему-то и нам в молодые годы это и нравилось – печаль об ушедшем. Тебе лет еще совсем мало, еще даже нечего вспомнить, а грусть есенинская уже затягивает и тебя в свой омут. И как жаль, думаешь, что это не о тебе, 17-летней, сказано: «Пускай ты выпита другим Но мне осталось, мне осталось Твоих волос стеклянный дым И глаз осенняя усталость О, возраст осени! Он мне Дороже юности и лета Ты стала нравиться вдвойне воображению поэта…»
– Владимир Васильевич, какая площадка сегодня подошла бы под «музыкального Есенина»? Это должны быть профессиональные исполнители, народные коллективы? Помните, хор Пятницкого исполнил «Над окошком месяц» – великая вещь получилась…
– Согласен. Но, думаю, если наши иволговские коллективы захотят – тоже хорошо получится. Думаю, можно попробовать. Посвятить 120-летию со дня рождения Есенина целый концерт. Учтите, у нас 14 ДК, и больше тысячи поющих людей...
Послушала Аркадия Северного. Действительно, «под пьянь». Но ведь, наверное, и при Есенине так же навзрыд пели: «Улеглась моя былая рана Пьяный бред не гложет сердце мне Синими цветами Тегерана Я лечу их нынче в чайхане».
Нота в будущее
Я бы не знала, какую взять финальную ноту, чтобы Есенин прозвучал в будущее. И вот эта нота есть. Тысяча поющих людей – памятник великому поэту от костанайцев. Будем ждать.
