Семья – это много разных «я». Некоторым из этих «я» удаётся стать эпицентром силы не только для своих домашних, но и целого рода. О них, этих точках опоры, наш проект. Сегодня мы расскажем о маме Максима Токарева – Марине.
Она – первая костанайская мама, объединившая через Интернет вокруг своей беды всю область. Марина подкупала людей не слезами, а своей искренностью, постоянным контактом с ними. Она делала фото своего сына и размещала их в Интернете: вот Максим чистит снег, щурится на весеннем солнце, до которого по прогнозам не должен был дожить. Кажется, она в соцсетях вывернула свою душу наизнанку, чтобы его спасти. Но о самом сокровенном рассказала лишь нам.
Слезы на полях
Марина мне приглянулась в прошлый Новый год. Тогда ее сыну Максиму было 12 лет. Это был пик его лечения после онкологической операции по удалению опухоли мозга. Лечение – длительное и дорогостоящее. Третий год мальчишка практически жил в клинике германского Мюнхена. Обследования, врачи, палата, тоска по родным и друзьям и, конечно, страх, что будет дальше. Так как деньги для лечения собирал и наш проект «Жизнь на ладони», мы в декабре 2014-го решили с Дедом Морозом укрепить веру Макса в чудо.
Мы его застали в коридоре одной из костанайских клиник, он ждал своей очереди к врачу. Мальчишка ровненько сидел на скамейке и задумчиво смотрел на дверь кабинета. Наш Дед Мороз направился сразу к нему.
– Как мы соскучились по тебе, Максимка! – густо выдал Дед Мороз.
Мальчик засмущался. А когда мы предложили ему обнять Мороза, стал отказываться. Мол, взрослый я уже. Но мы объяснили, что эти объятия волшебные. Чем крепче, тем больше здоровья. Вы бы видели, как он не отпускал Деда! Он устал болеть. А как же устала, наверное, за него бороться мама, подумалось мне тогда. Но Марина тогда лишь улыбалась. А глаза рыдали без слез. Это потом мы узнали, что при сыне ей плакать категорически запрещено. Разве что от счастья...
Врачи тогда осторожно обещали, что ближе к 2016 году наш Максим, возможно, будет выписан. Сегодня Максиму тринадцать. Он действительно выписан. Сейчас у него ремиссия. И поэтому наш разговор состоялся. Немного выдохнув, теперь уже Марина может рассказать, каково это, когда в женском дневнике твоей жизни слезы могут появиться лишь на полях. Чтобы никто не увидел. Ее история – это алгоритм жизни для многих мам, чьим детям ставят диагноз: «Мужайтесь. Готовьтесь. Сочувствуем».
«Что там, мам?..»
Все началось с обычной головной боли. Потом тошнота, и Марина повезла сына в больницу. «Да тут ничего страшного, – успокоил врач. – У вас проблемы с желудком. Уколы, диета, отдых – и все пройдет». От сердца отлегло. Но спустя почти год снова приступ боли. Начались длительные поездки по больницам, бессонные ночи, мучительные дни...
– Мамочка, мне очень плохо! Прошу тебя, сделай хоть что-нибудь! – сын молил Марину избавить его от раскалывающей голову боли.
– Сейчас, сынок, – тихонько шептала она, пряча слезы и ужас неопределенности. Вновь давала лекарства, которые уже абсолютно не помогали.
А потом диагноз – новообразование в головном мозге огромных размеров. Опухоль больше 8 сантиметров.
– Я, кажется, умерла в тот миг. Это было что-то большее, чем шок, – вспоминает Марина. – Током прошибло от ног до кончиков волос. И холод внутри, словно кровь перестала бежать. Почему именно Максим? За что? Ведь рос здоровым ребенком. Оглушенная выхожу из больницы. Смотрю на него. Сидит, свесив ноги со скамейки и подперев голову руками (только в такой позе боль ему казалась меньше). «Ну, что там, мам?» – спрашивает сын, едва увидев меня. «Все хорошо, сынок», – глотаю ком ужаса. Что-то несвязно объясняю ему. Потом срочно оформляем квоту, едем в Астану на операцию. Тогда ему уже было страшно. Я же твердила: вот сделают операцию, и все будет как раньше. Когда сыну начали брить голову, мои нервы сдали. Вышла из палаты и задохнулась от слез. Санитарки, помню, вместе со мной рыдали. Господи, как мы всё это пережили…
Потом была еще операция, затем лучевая терапия, прошли МРТ – опухоль увеличилась еще на сантиметр. И вот здесь началось. Один за одним курсы химиотерапии, а опухоль все равно растет. Стало ясно: помочь может только еще одна операция, но в Казахстане делать ее уже не брались, риск «не выжить» был огромен.
– Казалось, тупик. Нет, мы так легко не сдадимся. Я вдруг поняла, что категорически не готова терять своего ребёнка. Всё внутри восcтало. Именно в тот день мы и открыли сбор денег в соцсетях. Я перелопатила Интернет и поняла, что нам нужно в Мюнхен, именно к профессору Майеру. Скажу честно, никто даже из родных не верил, что у нас получится. Первые, кто поддержал – были моя сестра Наташа и классный руководитель Максима Лариса Карпенко. А потом про нас написали «КН», и люди к нам потянулись. Низкий вам поклон за тот старт. Без него еще неизвестно, каким было бы наше сегодня.
Отдать всё
На днях один из пользователей Интернета, Сергей Куцев из Павлодара, взорвался после очередной мольбы о помощи матери очередного ребенка: «А давайте делать наоборот: на операции для больных детей – выделять деньги из бюджета, а на гонорары футболистам и их тренерам – собирать с помощью SMS…» У людей, и, правда, сдают нервы, когда так много в ленте просящих. Но Марина Токарева уже знает, мать пойдет на все, чтобы спасти своего ребенка. И люди поймут и не осудят ее за это.
Сначала она продала дом в Пешковке, пустила под нож все хозяйство, распродала мебель. Удалось собрать лишь на обследование. На операцию уже собирала всем миром. Ей удавалось каким-то чудесным образом в группе по сбору помощи для Максима сохранять атмосферу не истерики, а гармонии. Она стоически каждый день рассказывала об успехах своего сына, и в его удачу в итоге поверили все. Сила мысли явно имела место быть в этой истории. Деньги для лечения Максима Токарева собирали в итоге жители не только нашей области, и даже не только нашей страны.
– Из прежних друзей у меня остались единицы, они исчезали сами собой, как только мы начали собирать деньги. Зато родными стали чужие люди. Звонили, писали, высылали деньги и просто подарки Максу. Мы со многими уже встречались и дружим теперь семьями. С мужем мы развелись задолго до болезни Максима. Но общаемся, сторона мужа тоже очень помогает, спасибо ей. Нам помогали даже не тысячи людей. Я думаю, сотни тысяч. Казахстан, Россия, Германия, Америка, Белоруссия, Украина, Израиль, Бельгия… И вот долгожданный вылет в Мюнхен. Как же нам было там тяжело. Собрать деньги – очень тяжело, а пережить боль ребенка – невозможно. Мне казалось, еще чуть-чуть, и я умру, не выдержу. Другая страна, другой язык. И боль... Постоянная, круглосуточная. Мучительные процедуры, уколы, капельницы. «Сыночек, миленький мой, только потерпи. Потерпи…» Я повторяла это как мантру. Перед операцией он плакал и спрашивал: «Мамочка, родная моя, они ведь помогут мне? Я ведь вернусь домой?» Конечно, я твердила, что все будет хорошо. А потом в часы операции захлебывалась в слезах и молитве.
Ту операцию многие назвали чудом. Немецкие врачи удалили 100% опухоли! Но радоваться было рано. Предстояли еще два хирургических вмешательства. А потом – химиотерапия, без которой все операции бессмысленны. Цена этого лечения в разы превышает стоимость операции. В Мюнхене наш Максим провел почти три года. С помощью отклика людей его маме удалось собрать деньги и на операции, и на восстановление, и на множество курсов химиотерапиии. Более 200 тысяч евро!
– Еще до начала нашего сбора я следила в Интернете за двумя детками, которые уже лечились в Германии. Это Злата Брунер из Павлодара и россиянка Марьяша. К сожалению, Златы уже нет. У Марьяши все хорошо. Родители Златы после её ухода перевели нам оставшиеся у них 16 тысяч евро.
Марина в Интернете честно выкладывает чеки из клиник.
Не все выдержат
– Как это пережить? Мне врачи рекомендовали сразу все честно рассказать сыну. Я не помню, как подбирала слова, он ведь был совсем ребёнок, только исполнилось 10 лет. Да, я сказала, что он серьезно болен, но нам поможет справиться серьезное лечение. Сказала, что в его голове выросла опухоль, и её нужно вырезать. Я категорически отказалась от таких слов, как «рак» и «смерть». Когда умирали дети в клиниках, а там это случается практически каждый день, отвлекала его, запрещала родителям и врачам говорить об этом при нем.
Если честно, мне сейчас мамы много пишут, просят что-то посоветовать, помочь. Я всегда говорю: «Главное – верить». Свято верить в своего ребёнка. Вселенная слышит наши мысли, и все, что мы думаем, к нам возвращается. Плакать... Конечно, если не плакать, можно с ума сойти. Но старайтесь, чтобы ребёнок этого никогда не видел. Он должен знать, что все будет хорошо.
Сейчас Максим дома. Наверстывает три пропущенных школьных года. Он теперь с мамой живет у бабушки в поселке Кравцово Федоровского района, 100 км от Костаная. Своего дома у мамы с сыном больше нет. Но это не главное, уверяет Марина. Главное – у сына ремиссия, рак начал сдаваться. В декабре была последняя химиотерапия. Теперь только обследования.
Марина до болезни сына работала пекарем. Сейчас, по возвращении из Германии, устроилась в поселковую школу… сторожем. Пока работает только ночью, днем еще очень много внимания требует сын.
– Все у нас наладится. Максимом я горжусь. Столько боли пережить, пять операций, две из них с трепанацией черепа. Поэтому я постоянно нахожусь рядом с Максом, всего боюсь. Вы знаете, он так быстро повзрослел. Теперь уже меня подбадривает. Правда, с детьми дружить разучился, как на другом языке говорит. Так что друзей среди детей у нас пока нет, одни взрослые.
На странице Марины в соцсетях всегда было много фотографий. Даже в самый сложный период. Кажется, это ее психотерапия. Ведь, если снимают, надо улыбаться… И они улыбаются с Максимом на снимках, когда он с бритой головой, когда начал опухать после «химии». И вот что заметно. Сейчас, когда парень выздоравливает, на снимках иначе засияли глаза Марины. Уже не слезами скрытой боли, а счастьем и верой в себя.
– На судьбу я не в обиде, нет. Почему именно с нами? Тоже этот вопрос задавала. Потом поняла, что ответа нет. Дети болеют разные и в разных семьях. И эти болезни должны нас менять. К лучшему. Для меня на задний план сейчас отошли многие материальные ценности. Полностью изменился взгляд на жизнь. Я многое делала раньше не так. Наверное, это послано как испытание. Возможность сделать работу над ошибками. Цена, конечно, слишком высока. Не все выдержат. Надеюсь, я справилась, и все плохое позади...
В ремиссии Максиму нужно продержаться пять лет. Тогда диагноз будет снят. Мы держим кулачки за тебя, Макс. Ты справишься!
