Владимир СТЕЛЬМАХ – знаковая фигура для медицины области. Он – менеджер высокого уровня, многое сделал для становления инсультной службы, для организации нового, современного уровня медучреждений в регионе. Более тридцати лет его жизни отдано областной больнице.
Не ошибается тот, кто не делает
– Владимир Васильевич, вы по специальности хирург. Извините, но я слышала, что хирурги долго не живут. Это правда?
– Не знаю о таком (улыбается). Выгорание профессиональное, конечно, есть. Хирурги ведут необычный образ жизни. Ведь люди болеют круглые сутки. Приходится проводить операции и днем, и ночью. Ты стоишь за операционным столом, сердце у пациента работает, из него кровь выбрасывается, и тебе надо его зашить. Бывает, что оно вдруг останавливается, а ты ничего не успел сделать. Это страшно! Большой стресс! Бесследно такое не проходит. И потому так важно, чтобы врач выспался, отдохнул. Чаще всего так не получается. День отработал, ночь отдежурил, завтра снова день и только потом домой.
– С таким режимом немудрено и ошибиться...
– Безусловно. Не бывает, чтобы у врача не было летального исхода. Мы не Боги. И я ошибался. Но, знаете, человека вылечил и забыл о нем. А вот когда мог что-то сделать и не сделал из-за сложной ситуации – об этом помнишь всю жизнь. До сих пор в памяти всплывает каждый мой промах. Это и есть опыт. Понимаешь, что все же всем не поможешь, но каждая смерть – это чьи-то мама, отец, ребенок. Можно привыкнуть к хорошей машине, к человеку, а вот к смерти привыкнуть нельзя. А если умирает молодая женщина, у которой маленькие детки… Всегда говорю, без отца в семье можно прожить, без матери у детей заканчивается детство. Так что я еще пацан. У меня мама жива…
– Раз мы заговорили на такую философскую тему, объясните нам, непосвященным, смерть – это что? Есть разные трактовки...
– Действительно, в разных странах это понятие трактуется по-разному. Почему в России трансплантология остановилась на некоторое время? Сегодня существует чувствительная аппаратура электрокардиографии. На обычном кардиографе уже прямая линия идет, а та дает кривую. Человек жив или мёртв? Все в медицине на грани. Был случай, когда человек с диагнозом шизофрения умирал. Его мать уже дала согласие на трансплантацию органов. Сообщили в Астану. Пока бригада ехала, пациент пришел в сознание. Как дела? – спрашивает.
– Больных спасать непросто. А разговаривать, объяснять, договариваться с их родственниками – очевидно, тоже нелегко.
– Наша работа – две стороны медали. С одной стороны, родственники: спасайте! С другой, не готовы к последствиям. Был случай, когда мужчина умолял сделать все возможное и невозможное, чтобы спасти жену с нарушением мозгового кровообращения. Пришла женщина в себя, вот только часть мозга отмерла. Ей теперь уход требуется. Приходит муж ко мне и говорит: вы – нехороший человек, зачем ее спасли? Да, надо быть психологом. Нужно, к примеру, взять сердце для трансплантации – разговариваешь часами с родными. Одна мать все металась: то да, то нет. Уже бригада трансплантологов приехала, и тут она в отказ. Потом согласилась, утром приходит и спрашивает: как там сердце моего сына? Набираю центр, мне говорят: отлично работает, прижилось. Женщина обрадовалась: значит, мой сын живой. Какое счастье чувствовать, что часть твоего близкого человека живет. Ко мне приезжали все те, кому пересадили органы костанайских пациентов. Это огромная радость! Иногда мне бывает жутко, хочется рыдать: ну не можешь ничего сделать. А иногда хочется бежать и кричать на всю больницу: «Ура! Мы победили!»
В ответе
– Сегодня врач – престижная профессия?
– Пока нет. Обидно, что в нас, врачах, все видят каких-то преступников. А скольких спасаем, не замечают. Министр здравоохранения недавно выступил за декриминализацию уголовного права в отношении медиков. Ни в одной стране нет такого. Да и кто из врачей хочет, чтобы у него погиб пациент? Вот и складывается нехорошая тенденция: чтобы на тебя дело не завели, лучше не брать сложных пациентов, не оказывать им высокотехнологичную помощь. Какие-то медучреждения так и поступают.
Пациенты воспринимают нашу работу как должное, как услугу. Но заштопать ножевое ранение – это не курточку кожаную зашить. И в мастерской спорить не будешь: скажут цену, столько и отдашь. А с врачом не соглашаются, врача не слушают, с него требуют. Мне нравится один пост: «Врачи маниакально пытаются лишить себя работы, вылечив всех больных. И только мудрая политика министерства не дает этим несчастным остаться без средств к существованию…»
– Как вы оцениваете уровень подготовки выпускников медвузов, которые к вам приходят работать?
– Лет десять назад Минздрав попросил поставить оценки выпускникам, которые пришли в больницу. Я всем поставил двойки. Только карагандинцам – тройки, потому что сам оттуда (улыбается). К сожалению, молодежь слабо подготовленная. То, чему учат в вузе – одно, а жизнь требует другого. Вот в России проводили конкурс среди молодых врачей. Результаты его оказались плачевными. 90 процентов условных больных «умерли» при оказании такой же условной неотложной скорой помощи. А вот мой друг, я его называю братишкой, сделал то, с чем не справились молодые российские врачи. Он не медик, но когда у жены произошла остановка сердца, проводил реанимацию и дома, и по дороге в больницу, и спас ее. С тех пор для меня он коллега.
Жизнь врача состоит не только из операций, но и из обещаний пациенту. Не можешь – не обещай, а пообещал – делай, хоть из кожи вылезь. Это твоя ответственность. Мне люди верят. И этим дорожу.
– А молодые специалисты, получается, ее избегают?
– Проще, видимо, таксовать… Раньше оперировали во всех районах. Денисовский, Ленинский, Семиозерный... Прекрасные врачи-хирурги. Нас вызывали в крайнем случае. А сегодня оперировать в районах практически некому. Раньше не получается операция, зовёшь более опытного врача. Разбираешься. Помню, еще будучи совсем молодым, оперировал одного известного в области человека. Его привезли с подозрением на аппендицит, а червеобразного отростка не нахожу... Вызываю госпитального врача, потом заведующего... Смотрим, найти не можем. С 11 вечера до пяти утра ковырялись. Старшие коллеги ушли, мол: зашивай. А я, любопытный, думаю, дай-ка еще посмотрю. И нашел – маленький такой отросточек, сразу и не разглядишь.
А в 90-х годах был у меня хирургический опыт по смене пола. Один такой мой «эксперимент» ходит до сих пор в городе, другой уехал на побережье Черного моря. Наша коллега за одного из них вышла замуж. Вообще-то сама по себе это операция, вопреки сложившемуся среди обывателей мнению, несложная, просто многоэтапная.
– Владимир Васильевич, трудно быть руководителем?
– Непросто. Надо предусмотреть многое – и медикаменты, и питание, новое оборудование, расходные материалы, зарплату, расходы на содержание... Многие хотят на мое место. Пожалуйста. Только сначала нужно хотя бы попробовать свои силы на небольшом бюджете районной больницы. И тогда увидите, что у вас еще три месяца до конца года, а денег уже нет. Как выкручиваться будете? И у меня долги были. Сейчас нет. Все по нулям. Да, мы хотим всем помочь, но Минздрав определяет нам лимит каждый месяц. К примеру, условно говоря, в месяц я должен пролечить сто больных, а к нам обратилось 110. Вот этих десять больных мне не оплатят. А ведь на них ушли лекарства, расходный материал, работа врача, в конце концов. Дайте больше денег – больше пролечим. Мы можем. У нас раньше было 500 коек, а при сегодняшнем бюджете достаточно 295. В областной больнице 305 коек. С запасом. Я же не могу точно предсказать, сколько больных обратятся за медицинской помощью.
Мгновение, мгновение...
– А смысл жизни в чём? В работе?
– Смысл жизни теряется, если ты только одним занимаешься. Когда все дороги ведут на работу, со временем это приедается и перестаешь испытывать радость и удовлетворение. Чтобы с удовольствием ходить на работу, надо придумать себе какое-то дело. Чтобы немного отвлечься. Я себе дело придумал – наука. Потом выезжаю на дачу, на рыбалку, в лес. Закинешь в речку спиннинг и забудешь о пациентах, о нерешенных проблемах. Понимаете, когда у человека все стабильно и хорошо, он начинает засыпать. Перестает расти. Не в том смысле, что ты, главврач, хочешь стать министром – я за кресло не держусь. А в плане духовности. И не важно, что я спасал людей.
Когда человек уходит с работы, он часто ощущает себя ненужным. Но я хотел бы посвятить себя самому себе. Побыть на рыбалке не два дня, а неделю. Знаете, какие красивые степные тюльпаны в Торгае?! Лежишь в этом пестром поле ароматов, и такое наслаждение испытываешь! Помню, когда мы санавиацией летали в Семиозерку, садились в море тюльпанов, выросших на взлетной полосе. И еще очень хочу съездить на Байкал.
– О чем жалеете?
– Жалею, что мало был со своими детьми. Им не хватило моего отцовского внимания. Конечно, нет смысла жизнь переписывать. Нам остается лишь зафиксировать прошедшее и принять. Но только сейчас понимаю, как быстро жизнь пролетела! Мгновение! Помню, как 2 августа 1976 года пришел в областную больницу работать. А на календаре уже 2017-й. Поэтому берегите каждый день своей жизни, цените его и не разменивайтесь на пустяки.
