Термин «уходящая натура» придумали киношники. Он означает время года или места, которые вот-вот исчезнут и надо поторопиться со съёмками. Скажем, действие фильма происходит зимой, в трескучий мороз, а на самом деле зима вот-вот кончится и надо успеть снять последний снег, пока он ещё не растаял.
Бригадир
С темы снега мы и начали разговор с Эдуардом ШУЛЛЕРОМ (на снимке) на предмет зимне-весенней влагозарядки, как одного из факторов успешности будущего урожая. Об этом у нас толкуют повсеместно. Зима оказалась малоснежной, морозы землю «прожарили» до твердости кирпича. Рыбаки мрачно прогнозируют, что озера обмелеют, а их песню подхватывают диванные в основном агрономы, что хорошего урожая зерновых ждать не стоит. Шуллер к таким предсказаниям относится с ледяным спокойствием:
– Всё может быть. Есть надежда на июньские дожди, которые дадут всходам подняться, может, даже подведут их к фазе кущения, но если жара и маловодье будут продолжаться, тогда хана. Так что я партию семян урожая 17-го года оставлю на год 19-й. Мало ли что. Запас карман не тянет.
Шуллер – глава крестьянского хозяйства, расположенного в селе Новонеженка Аулиекольского района. Имеет шесть тысяч гектаров земли, пять из которых засевает пшеницей, остальное под парами. Бонитет почв в этих местах ожидаемо невысокий – от 12 до 22 баллов, но если судить по фразе Эдуарда Филипповича о том, что он «пока продал только то зерно, что не вмещалось в склад» (а склад на пять тысяч тонн), то дела с зерновым запасом у него действительно в порядке.
Высокий, рассудительный, многоопытный трудяга, он начинал свою крестьянскую деятельность тогда, когда многие нынешние министры в ранге знатоков земледелия и животноводства еще ходили в начальные классы школы. Шуллер, если уж дорисовывать его образ, три года был депутатом Верховного Совета КазССР, причем отсиживал там свой законодательный срок не в чине свадебного генерала: будировал общественность вопросами будущего землеустройства, поскольку в его созыв (1990-1993 гг.) эта тема становилась все более запутанной.
Одни говорили, что фермеры-одиночки страну прокормят, а другие тосковали по уходящим в рыночное небытие совхозам. Эдуард Шуллер, орденоносец и бригадир полеводов с 26-летним стажем, был готов к тому и другому. Каждую весну и осень он уезжал с двумя десятками механизаторов, поварами, наладчиками за 180 км в степи Камыстинского района, где размещался полевой стан Новонеженского хозяйства и девять тысяч гектаров пашни. И бригадиру в этой географической оторванности надо было быть одновременно и директором, и главным агрономом, и инженером, и просто, зачастую, мировым судьей, поскольку некоторые сородичи путали степную волю с отсутствием трудовой дисциплины.
Ну, а причем здесь современная сельская экономика, заявленная в рубрике этого материала? Отвечаю: она всё больше и дальше уходит от таких моделей крестьянских хозяйств, какой выстроил собственную Эдуард Шуллер. Парадокс?
Фермер
Ему в предстоящем мае исполнится 74 года. Слава Богу, здоров, полон задумок, планов, у него есть деньги для покупки двух новых гусеничных тракторов ХТЗ, стоимостью 24 млн тенге каждый. Эдуард Филиппович не устает повторять, что тяжелые колесные тракторы перетирают почву в порошок, трамбуют ее до каменистости, вследствие чего он не использует 13-тонные «Кировцы» на посевной, а имеющееся у него наследие советского машиностроения в виде комбайнов «Енисей» и гусеничных «алтайцев» Т-4 чересчур затратно в плане запчастей. Отсюда и реакция умудренного агрария:
– Ты представляешь, куда дело зашло? Чтобы переобуть старую гусеницу «алтайца» на новую, еще недавно стоило 240 тысяч тенге, а теперь вот, пожалуйста, цена уже поднялась до миллиона двухсот тысяч тенге.
– А как насчет кредита?
– Не мое это. Я свой первый кредит взял в 1992 году, когда только становился на ноги и начинал с 1600 гектаров. Неудобья распахивал. Но тогда государство было понятливее, давало миллион тенге. Я весной взял, а по осени уже рассчитался. Не помню, какие были там процентные ставки, но на эти деньги я приобрел два трактора и пять комбайнов. Сейчас что ты возьмешь на миллион? Дырку от бублика? У меня нет оборотных средств, чтобы кормить банки.
Его база размещается на восточной околице села Новонеженка. Сразу за ней – пастбища и пашня. Но они не Шуллера. Его пахотная земля раскинулась на территории двух сельских округов. Расстояние в 20 километров от базы, конечно, не критичное, но вот с желанием Эдуарда Филипповича растить скот современные реалии не посчитались: на тех пастбищах, что за околицей, пасутся коровенки односельчан. Это общественное поле. Эдуард Филиппович с плохо скрытым надрывом в голосе рассказывает мне, как он любит лошадей. «Я и овец пытался держать, и КРС. У меня одних только казахских белоголовых насчитывалось 250 голов. Но больше всего запал на лошадей. Это давняя страсть. Довел количество до 330 лошадей. Какие красавцы были... А потом распродал. Сейчас ни одной. Где их пасти, в Торгае? Да и там все земли уже под кем-то находятся».
Шуллер не беден. Он крайне бережлив. Это видно по К-700, в которых фермер время от времени меняет двигатели, по стоящим в линеечку зелено-бурым от времени «Енисеям», коим уже изрядно за двадцать лет. Он их чинит, ставит четыре новые жатки и... вперед. «Я в Германии видел фермера на тракторе 40-летней давности. А мы в СССР восьмилетнюю технику списывали! Куда это годится?», – приводит мне аргумент в пользу своей бережливости Эдуард Филиппович. Из последних приобретений – четыре комбайна «Вектор». В один день перегнал продавцу 82 млн тенге. Новый мехток обошелся в 50 млн. Он методично вкачивает в инфраструктуру своего хозяйства деньги, словно поставил своей целью перетащить его образцовым в далекое будущее.
Один за всех
В пик полевых работ у Шуллера занята дюжина механизаторов. Это его проверенные люди, с которыми он уже не один год. На посевной за каждый день работы он выплачивает каждому из них по 10 тысяч тенге. Говорит, что подобная система оплаты устраивает все стороны... Я дипломатично опускаю вопросы оценки качества полевых работ, выработки, и спрашиваю насчет помощников – бригадира, наладчика, агронома. Ответ меня не удивил:
– Я тут один во всех лицах. А зачем они мне? Я сам обеды вожу в поле, на бензовозе технику заправляю, если надо, сам что хочешь и починю. Мне работа не в тягость. Какие заграничные курорты? Да я два раза за всю жизнь только и отдыхал, что в «Сосновом бору».
Он ни на кого не жалуется. Химпрепараты, которыми борется с полевыми вредителями, часть из его 17 млн тенге компенсирует государство. За новую технику оно же покрывает 20 процентов затрат фермера.
И здесь в сторожку, в которой мы с собеседником вели подсчеты, вошли трое ребят. Один из них, лет 18 максимум, спросил насчет работы. Сказал, что хотел бы сесть на трактор или комбайн, квалификация позволяет. Шуллер посмотрел на него добрыми глазами. И ответил: «Хлопчик, да куда ж мне тебя. Всё занято».
О целесообразности
А теперь подытожим. Поколение прежних, еще советского разлива, директоров и управленцев, это уже, бесспорно, едва ли не ушедшая натура. Снег уже растаял и делать вид, что зима в самом разгаре – излишне. Их современные преемники не отягощены и не воодушевлены ностальгией. У них бурная динамика эмоций и поступков. Они смотрят вперед, а не назад. Они берут многомиллионные кредиты в расчете, что жизнь долгая, и не всегда она будет сопряжена с опасностью банкротства или долговой ямы.
Культура земледелия, по словам того же Эдуарда Филипповича, в их округе на высоте, поскольку слабые крестьяне сошли на нет, а сильные, объединившись в семейные конгломераты (как пример, братья Митаевы в той же Новонеженке), будущее выстраивают на фундаменте новых технологий и техники. По словам Сергея Пивовара, хорошо знающего Новонеженку и дилера одного из зарубежных поставщиков высокопроизводительных агрегатов, три современных комбайна, показывающие сезонную выработку до 2200 га, не только способны заменить девять шуллеровских «Енисеев», но избавить его от необходимости дневать и ночевать в поле с кучей ремонтных приспособлений. Это раз.
Второе – потенциал развития крестьянского хозяйства, зажатого в рамках монокультуры, слишком мал для диверсификации, например, в животноводство или промышленную переработку. Призывы же к крестьянским хозяйствам кооперироваться в некие «сообщества по интересам», отклика практически не имеют. Шуллер, я думаю, привыкший к долгому и автономному плаванию, об объединении с кем-то и не помышляет. Он силен. Однако это не исключает вопрос о его целесообразности. Мне кажется, весь драматизм его личной ситуации состоит в том, что замкнувшись на силе собственного опыта, Эдуард Филиппович ушел настолько далеко вперед в своих представлениях, что не оставил возле себя преданных последователей.
Но это его выбор. Доказав себе и окружающим, что и один в поле воин, Эдуард Шуллер продолжает нести свой нелегкий крест хлебопащца, начав его с тех невероятно далеких лет, когда он парнишкой в Новонеженке за месяц стал трактористом, а еще через месяц – комбайнером. Но это уже не из области большой и многосторонней сельской экономики. Это за ее гранью.
