В поселке Аршалы Денисовского района живет женщина, которая появилась на свет под Харбином. Она любит дарить людям свое рукоделие и цветы, которые с любовью выращивает. И не любит жаловаться. Смеется, даже когда рассказывает о тяжелых временах. Характер такой.
Из Нерчинска
- Мама мне всегда тарахтела: «Зачем нас Николай сослал в этот Нерчинск? Мы же родня». Это она про Романовых. И ведь сейчас жалею: чего бы не спросить, что же за родство такое? Но я комсомолка была, комсорг. Не могла спросить, стыдилась этого. А теперь и не узнать, что там было за родство и почему он на Зеленовых осерчал.
Галине ЛОМАКО (на снимке) 69 лет. Выглядит намного моложе, энергичная и громогласная. Ее коротко стриженные волосы выкрашены в рыжий. Этот цвет настроения героине очень подходит. Оттенок ее речи тоже рыжий – экспрессивный и задорный. Галина Васильевна рассказывает, что, по семейным преданиям, предки по материнской линии, Зеленовы, были в родстве с Романовыми. Да вот, видимо, конфликт какой-то был, сослали их в 1905 году в Забайкалье, в Нерчинск.
Это год первой русской революции, год образования Читинской республики, которая просуществовала несколько месяцев. Про то Галина Ломако не знает, это уже информация из Интернета. Она знает только историю своей семьи, и то обрывочно – в 1905-м маме Галины, Зинаиде Зеленовой, самой было пять лет, и она не понимала, что происходит, только вспоминает дорогу и скупые рассказы своей матери.
Отец Галины - китаец. С Зинаидой Зеленовой познакомился в Нерчинске. Был учителем, хорошо знал и китайский, и русский. Для того чтобы жениться на Зинаиде, крестился, принял веру жены и взял ее фамилию. Обвенчались. Старший сын Зеленовых появился еще в Нерчинске. А потом семья почему-то уехала сначала в Маньчжурию, затем в Китай.
- Две станции до Харбина не доехали, - говорит Галина. - Это я уже потом узнала. А где, не знаю точно. Я недоуч, безотцовщина. В школе немного только училась, нужно было платить, а нечем.
Зеленовы жили среди таких же переселенцев из России. Китайский не учили, общались на русском. На свет появились шестеро детей. Младшему был год, когда отца не стало. Было это в сорок третьем, в разгар войны. Начались страшные времена.
Шанго
- Японцы отца забрали. Пытали три дня. Отпустили, он пришел домой желтый весь. Мама говорила, желчь ему разбили. Дошел до порога, упал и умер. Не знаю, кем был, честно. Но думаю, каким-то агентом. Помню, мне три года было, ночью на горшок попросилась. Папа меня понес, а я смотрела на мужчин за столом, белые бумаги у них лежали. Но это было еще до того, как папа умер. Тогда мне пять исполнилось. Через три дня после его смерти пришли японцы и солдат с ружьем. Начали обыск. Штыком всю постель изорвали, кричали: «Где бумаги? Где пистолет?» Мама плачет, мы ее окружили, трое девочек (старших братьев дома не было), младший братишка на руках у мамы. Они штык к маме приставили. Мы, Валентина, Мария и я, орем. А Костик маленький, не понимает, за штык ручонкой берется. Мама кричит: «Не знаю ничего, я неграмотная! Какие-то мужики приходили в карты играли!» А я ору и думаю: вот мама обманывает, там же «картов» не было, были белые бумаги. Но не стала это говорить, а они не спрашивали. Орали мы, орали – надоело им. Убрали штык. Постояли, посмотрели, ушли. Старший японец на выходе показал большой палец маме и сказал: «Шанго!» Не знаю, что значит это слово, но до сих пор его помню.
В словаре иностранных слов, вошедших в состав русского языка, 1910 года выпуска удалось найти значение этого слова. «Шанго» (иск. кит. «шень-хао» - «очень хорошо») – это значит «хорошо», «ловко». Выражение пошло с Русско-японской войны 1904-1905 годов. Кстати, Галина Ломако говорит, что уже потом братья признались: пистолет и бумаги, которые все же были у отца, они из дома вынесли. Бумаги сожгли, пистолет утопили в колодце. Спасли семью. А маме ловко удалось защитить детей. Но не от грядущих напастей.
У нее не было ни образования, ни работы. И шестеро детей. Она нанималась на поденную работу, помогала убирать урожай. Но за все убранное поле ей доставался пуд ярицы – зеленоватых недозрелых зерен ржи. Ее бережно мололи, мешали еще с какой-то крупой, от которой драло горло, пекли лепешки. Летом было проще – зелень. Зимой совсем худо.
Мама пыталась найти детям отца, выходила замуж еще раз. Муж оказался человеком никчемным, не получилось. От него она родила еще дочь, но малышка сразу умерла от голода, молока у мамы не было.
- Помню, зимой мы уже умирали, - говорит Галина. - Еще бы немного, и всё. Брат спас. Откуда-то принес кисушку пшена. Мама сварила, и мы отошли. Я с семи лет нянечкой работать пошла. Женщина меня за это кормила. Ребенку их месяц был. Я уже и пеленки могла стирать, и ночами нянчилась. Хозяева уйдут, а я сижу, пою ему. Оглянусь, а хозяйка стоит плачет. Видимо, я колыбельные хорошо пела...
Ждала маму
- Меня в детстве любили многие почему-то, хотели забрать, но мама не отдавала. Говорила: «С голоду вместе с ними умру, но не отдам». Но однажды отдала на время, чтобы меня кормили там, чтобы мне хорошо было. В город меня привезли, нарядили. Хорошо: на мне все блестящее. Привезли в дом к людям, они тоже метисы, богатыми были раньше, держали мыльный завод, разграбили их. Богато одели меня. «Вот ты наша дочка будешь», - говорили. Бабушка одна с ними по соседству жила, она мою семью знала, тоже любила меня, в гости звала все время. Спасла она меня: хозяева мои уезжать собирались, поехали на станцию, уже поезд подошел. А бабушка та узнала, прибежала на вокзал, меня за руку – и из вагона. Уехали они. Я осталась с ней. А так бы уехала… Маленькая еще была, не понимала. По маме скучала. Глупая была – пришла зимой к проруби, где люди воду брали, и стала маму ждать. Подумала, что она за водой сюда придет. Почему? Она вообще в другом поселке жила. Стою, а тут мужчина подошел. Расспросил меня. Думал, что я броситься в прорубь хочу. А я просто ждала маму. Он отвез меня к ней на станцию. А она стала меня ругать. Голод – чем кормить?
После войны жить стало чуть легче. Старший брат тогда снова семью спас. Началось все не очень хорошо: он пас скот хозяина, тут лошадь укусил овод, она в воду бросилась. Он за ней: лошадь-то хозяйская! А река приграничная. Парня задержали на два года на советской стороне. Сначала думали, что он шпион, потом он писал Сталину прошение разрешить вернуться на родину. Все это время жил в колхозе, работал. Председатель уговаривал его не возвращаться, видимо, уже знал, что скоро из Китая люди поедут в СССР. Но брат не мог оставить семью. Ему разрешили вернуться, он привез целую повозку зерна, на это смогли построить землянку для всей семьи, зажили неплохо.
Соловьиха
- Привозят мне 27 месячных телят и говорят: дои и пои их! Это в подсосном гурте я работала – коровы и телята в поле, телята молоко сосали. Так это колхозные, они приучены. А эти 27 – домашние. Тогда налог такой был, по людям собирали. Они к ведру приучены, не могут корову сосать. Орут. Хожу и думаю, как я с ними справлюсь. Придумала. Корову завела на весы, чтобы она никуда не делась, телят таскаю и к сиське приучаю. Приучила! Хожу потом и наблюдаю: где три теленка, где четыре – стоят и свободную сиську сосут. И пасла сама тоже, находила им места, где трава получше. Поэтому и привес у меня был хороший – медаль дали, на ВДНХ отправили. Когда мне медаль вручали, зал смеялся. Управляющий говорил: «Ясно, почему у нее такие привесы. Иду, смотрю: копна сена плывет, а доярки не видать! Пригляделся – Зеленова! А еще она коровам песни поет!» Я и правда пела. Подруги соловьихой звали. Скотник один говорил: «Галинка, ты как запоешь, у меня по шкуре мурашки бегают!»
Это был период, когда Китай поссорился с СССР. И в это же время проживающие в Китае потомки русских переселенцев поехали на целину в Казахстан. По данным, всего их в наши края прибыло 26000. Не все остались. У самой Галины родственники по всему миру рассеялись: в Австралии, в Германии живут. И по Казахстану тоже немало: сестры в Павлодаре осели. Она осталась в поселке Аршалы. Сначала была дояркой, потом телятницей. А потом освоила профессию токаря, восемь лет отработала. Последние лет двадцать бессменно трудилась нянечкой в интернате при Аршалинской школе. Туда привозили ребят с отделений, следить за порядком было непросто. Но ее уважали за строгость и справедливость, побаивались немного и любили.
В личной жизни не совсем удачно сложилось: вышла замуж молодой, муж только пришел из армии, начал предлагать дружить. А она комсоргом была. Говорит: «Вступай в комсомол, тогда и будем дружить!» Вступил. Поженились. Пожили. А потом он погиб... Об этом Галина не очень любит говорить. Дети у нее взрослые уже. Мама жила до последнего с ней. В 90 лет умерла. Сейчас Галина очень жалеет, что не успела спросить у нее всего того, что так и останется белым пятном в семейной истории.
Но она по-прежнему бодра и энергична. Любит дарить просто так цветы и яркие вязаные чехлы на стулья, другое рукоделие. Может, это как компенсация: жизнь не так уж много подарила Галине, вот она и компенсирует.
