В свои 80 лет этот артист идет на сцену. Человек-легенда казахстанского балета уже не крутит свое фирменное фуэте, сидит за кулисами, но всё также руководит Государственным академическим театром танца РК, который создал 50 лет назад. Да, с палочкой, но всё также с острым словом, за которым в карман не лезет.
«Овчарка наготове...»
В Костанай балет Аюханова привез несколько постановок, большую программу с самыми яркими своими работами. Столичные артисты показали себя на нашей сцене самозабвенно. А как иначе, если за кулисами был сам Булат Газизович. За час до первого балета он пришел в нашу облфилармонию. С палочкой, ему помогали идти, поддерживая под руку. Но он был в отличном расположении духа, как всегда элегантен – в строгом черном костюме, с ярко-желтым шарфом вокруг шеи. И сразу пошел на сцену, за кулисы, где и пообщался с журналистом «КН» .
– Булат Газизович, для чего сегодня вы выезжаете на гастроли вместе со своей труппой? Проверить, как столичные балерины на провинциальной сцене будут работать?
– Просто очень скучаю по работе. Всегда, когда есть возможность, иду, еду, лечу. У вас здесь нормально – не провинция. А потом у каждого стада должна быть овчарка наготове. Они говорят: когда вас нет, то всё глухо. Когда есть глаз, то есть я, они больше стараются. Хотя уже профессионалы, и мне их караулить не надо. Но я не только слежу. Продолжаю ставить новые постановки. Сейчас на очереди «Эсмеральда». Между прочим, «Пиковую даму» за пять дней поставил. И поют, и танцы – всё вместе.
– А вам откуда удобнее «присматривать за стадом»? Из-за кулис, или всё-таки из зала, как зритель?
– Из-за кулис. Здесь можно и пнуть, если нужно, – рассмеялся худрук. – Конечно, их грех обижать. Но я чувствую, что им меня не хватает.
– То есть вы для своих артистов уже меньше как раздражитель и больше как символ спокойствия?
– Я им придаю уверенности. И поэтому на сцене качества больше. Так что костанайцы не должны обидеться! Хотя в зале один-два профессионала всегда найдется, кто всё увидит, подметит.
«Провалиться можно запросто»
– Насколько можно оставаться верным классическому танцу и при этом, чтобы о вас говорили, что вы – это современный балет?
– Любое искусство держится на постулатах. Как, например, музыка на семи нотах – от до и до си. Вот и у нас – четыре арабеска, шесть позиций ног, четыре позиции руки. И всё! Как хочешь, так и фантазируй. Я не дифференцирую, что старый, классический балет, а новый – это всё иначе. Мне, кстати, опера ближе, там поют. Это кантилена, законченность музыкальной фразы, дает выразительность. «Пиковая дама» поэтому у нас не тонет.
– А вот те же «народники» иногда грешат, когда подпускают в рисунок народного танца элементы модерна, хип-хопа...
– Это нормально, – перебивает Аюханов. – Если есть задумка, если всё хорошо срежиссированно, то такой композиции дают зеленую дорогу, как говорится, в новую степь. А я в балете добиваюсь и не могу добиться той же законченности музыкальной фразы. Важно умение держать внимание зрителей. В зале ведь сидят не бараны! Им тоже подавай качество. Сейчас провалиться можно запросто. В уголках нашей республики, то есть не в больших городах, столицах, а в таких, как Костанай, более грамотные балетные зрители. Алматинцев я всё время ругаю. Они сидят в зале, задрав подбородки и скривив губки... Так и хочется по башке стукнуть (снова смех). Когда-то показывали балет «Серп и молот», партию Ленина танцевал. И зрители, вызывая на бис, орали: «Ленина давай, Ленина!» Любое дерьмо имеет право стать искусством. Но искусство не должно становиться дерьмом. Публику надо щадить. И не показывать, что вам трудно дается та или иная балетная партия.
– О чем сегодня чаще всего говорите своим подопечным?
– Я всегда повторяю: будучи на сцене, расскажите то, что вы чувствуете. Ногами, ушами, сердцем. Вообще, серьезно говоря, я даю им дополнительные университетские знания, потому что сегодняшние училища и вузы плохо готовят артистов. Нет таких предметов, как музлитература, история искусства, история театра, фехтование, мастерство актера. Всё зажато и сжато...
– Возможно, мобильность самой жизни так влияет и на искусство?
– Нет, искусство зажали сами артисты. Нет плохого зрителя, есть хре...вые актеры. Поэтому я и выезжаю, чтобы не дай бог чего. Они не то, что бояться, они тревожатся. Я же, если что, подзову и... выскажу всё в лицо. Как у мудрых евреев: я своих балетных хвалю при всех, на людях, но за углом могу такое выдать, что никогда не забудешь.
«Не могу разочаровать публику»
– На ваш взгляд, почему сегодня балет стал собирать полные залы даже в небольших городах?
– Сейчас балет делают на звездах. И когда они появляются, зрители с ума сходят. Хотя я своих муштровал так, что мало не покажется. Мог подойти ни с того ни с сего к артисту, сказать: сделай арабеск. Если хоть что-то было не так: ищи другую работу. Нужно уважать себя и свой труд. Поэтому и с пьяницами сразу прощался. Настоящий артист выходит на сцену всегда готовым подарить себя. Артист балета – это уже искусство.
– Как определить, на сцене звезда настоящая или раскрученная пиаром?
– Звезда преображается во время балета сама и преображает всё вокруг. Даже декорации, кажется, оживают. Звезда не оставляет равнодушными ни профессионалов, ни простых зрителей. Пластика любого движения заставляет не отрывать взгляда.
– Чтобы добиться такого результата...
– Нужно понимать, что делаешь. Тот же арабеск можешь сто раз сделать по-разному, а нужно одинаково блестяще. От настроя и понимания зависит многое. Рахманинов сыграл как-то свое произведение на публике, провалился, потом четыре года не прикасался к инструменту. Да и потом, нужно щадить зрителей. Создавать искусство понятное. Один зритель, который чего-то не понял на сцене, – уже потенциальный росток, чтобы весь зал превратить в полное непонимание и неприятие. Все хотят хаоса, а он не преображает, просто сгущает краски. Пропаганда серости, пошлости и цинизма до хорошего не доведет. Я учу влюблять и влюбляться. И своих артистов, и своих зрителей. Меня терпят 50 лет.
– Ну уж и терпят?!
– (Рассмеялся). А то! Я же, если что, всё говорю в лицо. Через все «ж», «п», «х». Как такого терпеть? Хотя понимаю, что самый важный человек в балете – это зритель. Он перед тем, как прийти в зал, нарядился, собрался, купил билет, настроился на высокое искусство. И его обмануть нельзя. Поэтому и я не могу разочаровать публику. Готовлю и готовлю своих к новым постановкам.
– Как уживаются высокое искусство и... «ж», «п», «х»? Крепкое словцо выражает гораздо больше?
– Абсолютно точно. Без этого никак. А скажешь: «Хватит толстыми жо...ми мотать» – и все балерины как-то сразу подбираются, стройнее выглядят. Сейчас редко так говорю. Хотя артисту нужно говорить горькую правду. Понятно, кому понравится резкая критика. Но она, как мешки под глазами, неизбежна. Иначе не будет толку. Всё станет стерильно и пресно. При этом мои артисты знают: что бы я ни сказал, я их всех очень люблю.
– Значит, вы сейчас чаще хвалите?
– Для прессы скажу, что, да! (Рассмеялся). Хотя даже те, кого когда-то выгнал из труппы, потом подходили, благодарили. Потому что для них это был не пендель под зад, а толчок в жизнь. Такие благодарности намного дороже тех, что говорили мне артисты, которые всё делали правильно. Искусство ведь не может быть правильным или неправильным. Оно либо есть, либо его нет. На вашей костанайской сцене оно сегодня есть! Пора начинать, – и Булат Газизович встал, чтобы первым выйти к зрителю перед началом балета.
