Все открытия охоты похожи на театральный спектакль, который идет из сезона в сезон. Декорации те же, почти тот же актерский состав. Вот и нынче: костер, булькающее варево в двухведерном казане, ночные посиделки и последующая холодрыга в намертво остывшей палатке...
Театральная драма
Утро ждешь, как дембель, как встречу с любимой девушкой, как освобождение из тюрьмы. И вот оно, долгожданное, вымученное. В тёмной синеве неба распахнулись красно-бархатистые створки утреннего занавеса, в наших душах музыканты берут первые аккорды оптимистичного драйва.
Выбираешься на сцену, а там – бац! – зрители-то не пришли!
Всё, что летало намедни, что темными точками двигалось по зеркальной глади озера, щедро залитого солнцем, что обещало скорую добычу, – нет ничего. Птица ушла, затаилась в камышах, растворилась, улетела в поля.
Ладно, в запасе у нас еще вечер. Но осадочек остался...
Да по кочану!
Охотничий коллектив всегда сборный. Мы не виделись год, весенней охоты не было, поэтому дистанция ровным счетом от сентября до сентября. Кого-то за годы узнаёшь глубоко, кого-то шапочно. Контакты вне охоты сохраняются редко, тут сказывается разность возрастов и профессиональной занятости. Но единственное, что бросается в глаза на этих встречах – люди перестали кичиться своим достатком. Приехал ты на крутом внедорожнике или на бюджетной «Ладе», народу по фигу. На общем столе смешиваются воедино дорогие продукты и картошка из деревенского чугунка.
Сейчас у нас в области свыше двух десятков охотничьих обществ. Все на законных основаниях. У всех есть юридические хозяева. Эти люди вкладывают усилия и деньги в развитие своего охотобщества. Хочешь прилететь на вертолёте – организуют тебе вертолёт. Подгонят вездеходы и егерей. На время твоей охоты закроют границы охоттерриторий. Ты вип-клиент. Тебе делают отель «Ритц» в степном исполнении.
Проблема лишь для аборигенов. Они рождались и жили в окружении всех этих лесов, степей, рек и озер, они как свои пять пальцев знали, когда и откуда прилетит гусь, утка, придет кабан, косуля, и вдруг им говорят: ребята, охоты для вас не будет. Ждите в сторонке – возможно, ближе к поздней осени и откроем угодья.
Не буду обращаться к опыту передовых капиталистических стран. Мы далеки от тамошней заграничной логики. На вопрос: «Почему?!» – у нас замучаешься ждать вразумительных ответов.
Белый лебедь, чёрный гнев
Чем хороша охота, так это увлекательной возможностью познавать мир через собственные наблюдения. Этому нигде не научат. Я не ученый, но когда в руки попадает клубок природных загадок, то невольно, как тот кубик-рубик, начинаешь вертеть, распутывая замысловатый ход связей.
Водоплавающая дичь – озёрная разносортица из уток, бакланов, куликов, лебедей, чаек – живёт по своим поведенческим лекалам, наблюдая за которыми, человек накапливает в себе навыки охотничьего мастерства. Имея немало лет практики блуждания по камышовым просторам с их скрытыми лиманами, понимаешь, что если в них обосновалось лебединое семейство, то тебе лучше уносить отсюда ноги.
В синем холодном блюдце, отгородившемся от всего мира колючей осокой и рыжим прошлогодним камышом, всяк посторонний будет встречен агрессивным нападением зоркого папаши. Лебедь спокойно разнесет в клочья серую утку, не подпустит коршуна, недвусмысленно намекнёт охотнику, что в лебединых заводях иной дичи не бывает. Потому что лебедь не дичь. И не та пасхальная девичья наивность, как ее изображают на открытках. Это своенравная царская птица с подобающими её статусу диктаторскими наклонностями. Проверено.
Сентябрьским туманным утром, когда воздух плотно пропитан капельками влаги, оседающей на стволе ружья, гроздьями свисающей с метёлок камыша, я побрел в стылой болотистой воде ставить резиновые чучела. Надувные фигурки, раскрашенные под диких уток, со свинцовыми грузилами, удерживающими «дичь» на волне. Настоящая дикая утка не так глупа, крайне осторожна, далеко видит и быстро летает, но иногда все же клюёт на резиновых клонов, принимая их за собратьев. Может, ей в этот момент поговорить хочется, компанию обновить, зелени на новом месте поклевать... И это самая короткая дистанция, когда в природе ты и утка на расстоянии 15-25 метров.
Главное – поймать момент её захода на водную гладь в той части, когда птица вытягивает лапки и растопыривает крылья, тормозя спуск. У тебя секунды на то, чтобы выстрелом остановить мгновение. На воду сядет – пиши пропало. Главное не дышать, вообще изображать из себя в этот час ожидания нечто растительное, сливающееся с озерным ландшафтом.
Я именно так и делал. Взошедшее солнце одним махом, словно махровым полотенцем с зеркала ванной, смахнуло туман. Мой десяток чучел, подгоняемых северным ветерком, весело плескался на темно-синей глади. Холод сквозь прорезиненную болотную экипировку уже ощутимо холодил коленки и колючей газировкой подбирался к верхней части тела. Именно так и происходит остывание жизненных органов. Но двигаться нельзя, выдавать свое присутствие в островке камыша – тоже. Можно только мечтать. Выписывать в мыслях траекторию того, как стая дичи финиширует к твоим чучелам.
Тут всё и обрывается. Как в кошмарном сне. За спиной слышу нарастающий шум, по ощущению – мчащийся тепловоз в момент, когда застреваешь на железнодорожном переезде. Инстинктивно вжимаю голову в плечи и ошалело оглядываюсь. На меня, буравя воду, несется лебедь! Не сказочный белоснежный, а разъяренное существо с драконьим размахом метровых серых крыльев. Сила и ярость... Ну всё!
Но что это? Разгневанный дракон, похоже, меня не видит. Он пролетает в полутора метрах, стряхивая на меня водяную пыль и турбулентный поток гнева. Его глаза, шея, клюв устремлены на стайку моих кукольных уток. Он принял их за живых.
Я еще сильнее вжимаюсь в самого себя до размеров камышовки – птички размером с детский кулачок. Лишь бы не попасть под раздачу...
Есть мера всему
Скажу вещь парадоксальную. Несмотря на наличие строгого законодательства, посвященного охране и воспроизводству животного мира, жизнь зверей и птиц нынче не в приоритете. Не в браконьерах главное зло. И уж подавно не в охотниках, которых лишают возможностей люфта – на местах решать, когда и на кого открывать охоту. Несмотря на наличие «зеленых» движений, дичь в наших краях подвергается тотальной травле.
Весной кладки уток истребляются сельхозорудиями, чьи владельцы стремятся как можно больше отрезать у озера прибрежной территории. Сурка низвели напрочь, распахав его природные ареалы под сельхознужды. Там, где до горизонта колосится пшеница, вы не увидите летом ни одной пташки, ни одного кузнечика, поскольку вся эта биота убита ядохимикатными обработками. По наблюдениям моего знакомого егеря Владимира Дюндика, сурки, разродясь потомством, вскоре выталкивают из своих нор наружу скелеты молодняка. В этом году сибирская косуля с дегенеративными рогами – нехватка кальция... Про рыбу, задохшуюся зимой, я молчу: административная система разрешений и запретов тяжела и неповоротлива, скована псевдонаучными рекомендациями.
Милиардные убытки тенге, которые понесли охотобщества за четыре года запрета на весеннюю охоту под соусом сохранения дичи, типичный результат таких скороспелых теорий. Да что охота, у нас в Костанае из-за вырубки деревьев и постоянного уничтожения травы на придомовых территориях и в скверах мотыльки и птицы потеряли свои природные ареалы существования.
Мне скажут: что зря в барабан бить, если людям хочется есть каждый день, стало быть, дикому зверю и птице они всегда предпочтут кусок хлеба. Так вернее и надежнее... Спорить неча, у каждого свой способ самосохранения. Вот только не надо ссылаться на то, что ядом поливать окрестную среду и давить утиные выводки – это неизбежная плата за нашу сытость. Как там говаривали древние латиняне? «Есть мера всему, всему есть предел».
Рисунок Владимира БЕРЁЗКИНА
