Давно просилась на волю германская тема, да останавливала банальность сюжета. Тысячу раз прав мой давний читатель, ну, кто не ездил за рубеж, кто не видел эти Варшавы — Берлины. Да вон знакомая к подруге поехала в Мюнхен, а потом на пару дней махнули в Париж. Не понравилось. Грязновато в сравнении с Германией. Шутка. А все ж таки пишу, и чтоб совсем уж не застыдил критичный читатель, писать буду не столько о Германии, сколько о нас, кустанайцах, в этой самой Германии. Разумеется, Германии другой, еще разделенной на две части.
О, это были те еще времена. В воздухе витало предчувствие грядущих потрясений, уже говорил свои речи Михаил Сергеевич Горбачев, пел про перемены Виктор Цой, но в магазинах еще были товары. В наших магазинах, подчеркну особо. А вот у соседей на Урале прилавки уже почти опустели. И тогда предприимчивые россияне придумали экскурсии выходного дня к нам, еще не хлебнувшим полной мерой талонов и купонов. Приходил челябинский или екатеринбургский автобус, аккуратно становился в проезд за кооперативных техникумом, и россияне расходились за покупками по нашим продуктовым точкам.
Ничего криминального, мы тогда были единой страной, да и слова такого — россияне - еще не успели придумать. Это случилось позже, во времена Бориса Николаевича Ельцина, когда Союз разделили границы и таможни. Но бдительные граждане почуяли опасность подобных экскурсий сразу. В один прекрасный праздничный день 7 ноября сижу как обычно на работе, вычитываю в газету сообщения о парадах и демонстрациях трудящихся, и тут звонок:
- Вот вы сидите, мух не ловите, а тут понаехали челябинцы и выгребают из нашего гастронома «Юбилейный» последнюю колбасу. Сделайте что-нибудь.
Как будто газета — милицейский патруль с неограниченными правами.
- Бабуля, - говорю, они же не воруют и не грабят. Что может сделать газета? Даже писать про это глупо. Дай бог, чтобы нам не пришлось вот так же к ним за продуктами ездить.
- Ну, вы дождетесь, и впрямь голодать придется, - обиделась бабуля. - А вот сосед собаку гулять выводит, и она гадит в аккурат напротив моих окон, это как?
Как-как, ну с какого тут боку газета? Бежать к ней и стыдить разнузданного соседа и его собаку? Не побежал, уже выработал иммунитет на такие звонки. Если б вы знали, сколько неуравновешенных и просто ненормальных людей обращаются в газету именно в праздники или в предпраздничные дни! Почему так, для меня до сих пор загадка. Может быть, на фоне всеобщего душевного подъема они особенно остро чувствуют свою никчемность и требуют к себе особого внимания?
Вот в такой обстановке более обычного стали цениться поездки за рубеж. Не столько мир посмотреть, сколько отовариться, привезти обновки родным, попробовать хороших напитков. Не всегда в меру пробовали, но на самом деле трудно удержаться, увидев впервые витрину длиной в квартал и с бутылками . И все бутылки разные! Само собой, чтоб не было эксцессов, бдел руководитель группы, а в саму группу кого попало не брали, старались набрать людей положительных, передовиков производства. Что тоже не исключало, впрочем, позорных загулов. Да сам был свидетелем такого безобразия, усугубленного еще тем, что руководителем группы я и был, что налагало на меня повышенную ответственность.
В дружественных нам странах народной демократии, как они тогда именовались, все нюансы туристических наклонностей советских граждан учли, маршруты и графики посещения всяких объектов перестроили. С утра, после завтрака, обычно выезжали на экскурсию, причем, отмечу, экскурсию добротную, интересную. Потом обед и — свободное время. То есть, пересчитай свои инвалютные денежки и беги по магазинам. В данном конкретном случае — марки ГДР. Если мне память не изменяет, дозволено было конвертировать в марки 500 рублей и тратить их по своему усмотрению. Что все и делали, покупая для этих целей уже там дешевые картонные чемоданы.
А чтобы как-то ввести в цивильное русло неукротимую жажду алкоголя у отдельных советских граждан, придумали так называемые вечера дружбы. Где-нибудь в сельском кабачке накрывали столы и звали морально устойчивых сограждан погулять с советскими товарищами. Граждане гуляли, дружба — фройндшафт говорили, но бывало всякое. В окрестностях Потсдама, помню, очень хорошо мы гуляли, но до драки, однако, едва не дошло. Когда уже все были очень хорошие и веселые, наш гид, свой в доску парень Андрюша, как мы его звали, на всякий случай исчез. Стенка на стенку пошли наши немцы, из группы, и бывшие наши, но уже уехавшие. Вот они-то и начали говорить нашим всякие обидные слова о том, как хорошо живется в Германии, даже в ГДР, и как плохо в Казахстане. Наши, будучи истинными патриотами, обиделись, и полезли в драку. Кое-как разняли, помирили, налили шнапса.
Вообще в Германии мне довелось побывать дважды, обе поездки со временем в памяти смешались, но самое интересное все-таки осталось поверху, с деталями, и просится на бумагу. Или в Интернет. Так вот, немного об искусстве и любви к спиртному — я же обещал про нас, не только про Германию.
Был у меня в группе передовой человек, ударный тракторист из села, немец по национальности, назовем его псевдонимом Гутенморген. Насколько был он хорош в целинной борозде, настолько слаб за накрытым столом. Ну, любил человек выпить, может, болел чем нибудь. С группой в Москву он не полетел, не обратил внимания, что ему за ударный труд вручили путевку в ГДР. Лежал себе под трактором и готовил его к будущей посевной. Гонцы из облсовпрофа его оттуда вытащили, отряхнули от мусора и посадили на самолет, рейс 510 Алма-Ата — Кустанай - Москва. Утром я увидел его в гостинице в Измайлове и сразу опознал как своего. Кустанайцы в те годы одевались своеобразно, ни с кем не спутаешь. Приехал, да ради бога, заслужил человек, пусть культурно отдыхает. Но пил, зараза, и выражался грубо, а русский язык в те годы был в ходу в Германии, и пару раз получалось слишком громко и некрасиво.
Но — ближе к делу. В один прекрасный день наша гидесса фрау Магдалена объявляет, что вечером мы все идем в Берлинскую оперу. Это нам крупно повезло, пояснила она, опера долго была закрыта на ремонт, и вот сейчас наконец открылась. Вообще же это один из лучших оперных театров Европы и побывать там не каждому немцу удается. Ну, мы стали как могли наводить лоск. Между тем весь душевный подъем совершенно приземлила одна из доярок, тоже ударник труда из нашей группы.
- Михалыч, - говорит,- а наш Гутенморген опять загулял и говорит, что в оперу не пойдет, а наберет выпивки, закроется в номере и будет пить, пока сил хватит. А вдруг потом на подвиги потянет?
Ну что же, надо что-то делать. В центре Берлина, в самой середине Европы, может потерять лицо передовой тракторист из Казахстана. Я почувствовал, что вся группа с надеждой смотрит на меня и вместе с дояркой решительно двинулся к номеру тракториста. Дверь была не закрыта, он лежал и храпел так, что стены дрожали. Бедные его соседи! Слава богу, что свои.
На стуле висел пиджак, красный советский паспорт выглядывал из кармана. Чисто по наитию я вытащил его наружу, показал доярке и положил себе в карман. Что делать дальше — надо было подумать.
Сказать, что я получил удовольствие от оперы — сильно преувеличить. Нет, театр был роскошным, я такого, честно говоря, не видел никогда. Давали какую-то оперу, которая не шла в СССР, а перевести либретто мне не хватило знания языка. Что-то про любовь, страдания, коварство возлюбленного. Сидели мы не на лучших местах, на верхних ярусах, однако зал был небольшой, все прекрасно видно и слышно. Голоса и акустика великолепны. В самый пиковый момент главный злодей вдруг стрельнул в героиню, да так громко, что доярки рядом со мной вскрикнули от испуга. Ближние ряды оглянулись, а я подумал: как там мой Гутенморген?
После спектакля я проверил его дверь в гостинице. Закрыто. Храпит. Слава богу. Утром за завтраком мой подопечный был бледен, но трезв. За обедом — немыслимое дело — отказался от пива! Вечером, после пробежки по магазинам я только заварил кипятильником чай, а он уже постучал в дверь. Заходит бледный и трезвый, мнется, не знает, с чего начать. Потом выдавил:
- Михалыч, я по пьяне где-то паспорт потерял...
Я не стал мурыжить человека, ну, не умею этого делать, достал паспорт и положил на стол.
- Где взял? - сразу оживился Гутенморген.
- В фойе у лифта валялся, и какой-то темнокожий товарищ топтал его несоветским ботинком.
Мне показалось, что он все понял, но со шнапсом и иными напитками завязал. Уже вечером я слышал его бодрый голос в универмаге на Александерплатц, том самом, который под знаменитой телебашней:
- Так твою мать, вот это я куртофан отхватил!
Окончание через неделю, 30 сентября. Немного больше о музеях и нас в них.
На выложенных сегодня снимках сюжеты из разных городов и городков Германии, памятник битве народов в Лейпциге, наши парни на его фоне, кусочек Трептов-парка в Берлине, памятник Баху в Айзенахе. Всем снимкам 25 — 30 лет...
